Митрофан Андреевич нахмурился:
— Вы предлагаете мне помнить и в то же время забыть?
Можайский согласно кивнул:
— Вот именно. Помните о том, что было. Имейте это в виду, принимая решения в настоящем и в будущем, но забудьте о конкретных персоналиях: они уже в прошлом. Власть ваших решений на них не должна распространяться!
Митрофан Андреевич повернулся ко мне:
— Ну, Сушкин! Я этого вам никогда не забуду! Уж лучше бы вы ничего не говорили!
Я — искренне, обескуражено — развел руками:
— Теперь-то и я понимаю, что своим рассказом поставил вас в неловкое положение. Но…
— Уж очень захотелось похвастать!
— Не без того.
Я вновь смутился и так — в смущении — робко улыбнулся.
Митрофан Андреевич смотрел на меня холодно, но постепенно холод и та, возникшая было, озлобленность, которой еще минуту назад наполнился его взгляд, начали отступать. Наконец, лицо нашего справедливого во всем брант-майора дернулось в насмешливой гримасе, и Митрофан Андреевич произнес:
— Черт с вами, Сушкин. Забыть, так забыть. Но учтите: с этой минуты я глаз не спущу с ваших похождений. И если в будущем я на мгновение хотя бы заподозрю, что вы опять покрываете какого-нибудь хорошего человека, я немедленно призову вас к ответу. И вы — даже не спорьте! — расскажете мне все и сразу же!
— Договорились. Но должен признаться, ваше условие достаточно тяжело.
Митрофан Андреевич пожал плечами:
— Это вам в качестве гонорара.
— Поменьше бы таких гонораров! — вырвалось у меня, но от спора по существу я воздержался.
Чулицкий:
— Вернемся к Анастасии Маркеловне?
Митрофан Андреевич хлопнул себя по лбу:
— Совсем мне голову заморочили! На чем я остановился?
Посыпались подсказки.
Митрофан Андреевич повертелся от одного к другому, покивал головой и продолжил прерванный этим, приведенным выше, внезапным отступлением рассказ:
— Значит, — переспросил я Анастасию Маркеловну, — ваш брат заявил, будто вознаграждение предложил ему Грулье?
«Да», — еще раз подтвердила она. — «И это показалось мне совсем уж неправдоподобным!»
— Понимаю, — согласился я.
«Получалось, человек дал денег за бездействие. За то, что дом его сгорел. Но позже меня осенило: а почему, собственно, и нет?»
— То есть?
«Я, — пояснила Анастасия, — вот что подумала: допустим, обстоятельства сложились так, что у этого Грулье возникла необходимость в деньгах. Тогда пожар — настоящий подарок, ведь дом наверняка был застрахован! Но если это правда, то и деньги, предложенные пожарным, — не такая уж и бессмыслица. Просто…»
— Что?
«Просто вопрос в соотношении нужды, уплаченных сумм и страхового возмещения!»
Я, господа, не стал вдаваться в подробности: вы понимаете, меня интересовало другое. Поэтому я оставил в стороне связанные с Грулье вопросы и поинтересовался размером якобы полученного Бочаровым вознаграждения.
Анастасия подумала и ответила нерешительно:
«Точную сумму, конечно, я назвать не сумею. Могу лишь сказать, что была она достаточно приличной».
— Но хоть какой-то порядок?
«Я о порядке и говорю».
— Простите, не понял?
Анастасия взглянула на меня уже не просто озлобленно. К ее озлобленности прибавилась досада:
«Мы договорились, что деньги на квартирную плату Вася или сам принесет вечером — если не будет тревог, — или с кем-нибудь передаст: мол, только к вечеру Грулье, на время перебравшийся за город, приедет в Петербург. Встреча с ним была назначена на пять: тут же, неподалеку; буквально за углом от пожарной части. В день пожара этот господин наличности не имел — вся она была растрачена его супругой, раздававшей деньги направо и налево за спасение собачек, поэтому уговор с Виталием вышел таким: немного подождать, зато и получить побольше».
«Я вернулась домой. Клава, сестра, по своему обыкновению занималась чем-то воздушным: чем именно, не вспомню. Кажется, вышивала какой-то узор. Но даже она почти с порога приметила мое беспокойство».
«Что с тобой?» — спросила она.
Я рассказала о странном разговоре с братом.
«Разве тут есть о чем тревожиться?»
«Как ты не понимаешь! — помню, я едва не сорвалась на крик. — Дело явно нечисто!»
«Да отчего же?»
«Да оттого же, — передразнила я сестру, — что никто не станет просто так платить пожарному крупное вознаграждение за то, что этот пожарный не сумел спасти дом!»