«А!» — едва ли не зарычал Кальберг. — «А! Я так и думал! Ничего вы не знаете! И братец ваш ничего не знал! Четверть миллиона! Ха-ха! А резаную бумагу не желаете?»
Анастасия — до этого момента она и барон худо-бедно, но все же шли по дорожке — резко остановилась:
«Резаную бумагу?» — переспросила она.
«Вот именно!» — злорадно подтвердил барон. — «Бумагу!»
«О чем вы?»
«А как вы думаете, в чем держал свои накопления ваш брат?»
Анастасия задумалась, но на память ей ничего не пришло: Бочаров никогда не сообщал ей такие детали. Все, что ей было доподлинно известно, это — существование safe’а в столичной конторе Московского купеческого банка: Бочаров арендовал его за несколько месяцев до свей гибели, и аренда оставалась действительной еще добрых месяцев семь. Ключ от ящика лежал в запечатанном конверте, каковой конверт, в свою очередь, находился у поверенного. Именно он — этот поверенный — должен был вручить Анастасии конверт после того, как будет официально зачитано завещание. Может показаться странным, что Анастасия вообще об этом знала, но о своих распоряжениях ей рассказал сам Бочаров: возможно, предчувствуя недоброе или, что тоже возможно, опасаясь за свою жизнь в связи с начатым им расследованием относительно Кальберга.
«Не знаю», — честно призналась Анастасия.
«Тогда я вас просвещу!»
«То есть?»
Кальберг стащил с руки перчатку и щелкнул пальцами:
«Пуф!» — воскликнул он. — «В фальшивых облигациях ваш брат хранил свои сбережения. Вот в чем!»
На мгновение Анастасия застыла в понятном потрясении, но тут же опомнилась. Перед ее мысленным взором пронеслась недавняя сценка: при слове «полиция» барон хватает вожжи, а затем и вовсе вскакивает обратно в коляску.
«Ах, вот как!» — медленно, с расстановкой и с явной угрозой произнесла Анастасия. — «Вот, значит, как!»
Кальберг явно угрозу расслышал. Его лицо, только что насмешливое и с победительным выражением, резко изменилось:
«Вас это не смущает?»
Анастасия хохотнула:
«На мой взгляд, так даже лучше!»
Барон растерялся окончательно:
«Не понял?» — с выраженным удивлением протянул он и повторил: «Не понял?»
Анастасия тут же, издевательски улыбаясь, пояснила:
«Как вы думаете, что произойдет, когда я предъявлю эти бумаги к оплате?»
«Но вы не можете это сделать!» — воскликнул барон.
«Отчего же нет?»
«Но… но…» — барон начал запинаться, аргументы явно не шли ему на ум.
«Вот видите!» — Анастасия…
— Минутку! — я перебил Митрофана Андреевич, внутренне удивляясь тому, что никто еще не сделал того же. — Минутку!
— Да? — недовольно отвлекся на меня полковник.
— А не те же ли это бумаги, о которых уже заходила речь? В связи… э… — я быстро выхватил из кармана уже исписанный блокнот и начал быстро перелистывать странички. — В связи с Гольнбеком?
Митрофан Андреевич пожал плечами:
— Мне-то откуда знать?
Чулицкий:
— Скорее всего, да.
— Но тогда Кальбергу нечего было бояться!
— Почему?
— Ну, как же… — я перелистнул еще несколько страниц. — Вот же: разве не получилось так, что Кальберг оказался под покровительством самого…
Я замолчал, не рискуя произнести имя. Поняли меня, однако, все, а Чулицкий — так и вовсе пробормотал:
— Ох уж мне этот Бесков!
— Так чего же было бояться Кальбергу?
— А вот чего! — Можайский.
— Ну, прошу тебя, поясни!
Можайский прошелся по гостиной, на пару секунд задержался у окна, за которым по-прежнему свирепствовал лютый зимний шторм, и уже затем спокойно сказал:
— Кальберг дал слово, что бумаги — никакие: ни новые, ни старые — больше не всплывут. Только на этом условии… граф[66] согласился его прикрыть и не выдал: ни мне, ни Михаилу Фроловичу. И вдруг — о-па! Казначейству к уплате предъявляется фальшивок аж на четверть миллиона рублей! Ты представляешь, каким скандалом пахнет? Какой историей? Тут уж никаким фон Бесковым не прикроешься, не говоря уже о том, что и сам фон Бесков не замедлил бы выложить всю правду.
— Так что же…
— Да! — Можайский машинально склонил голову к плечу. Страшная улыбка в его глазах сияла в полную силу. — Сплошные случайности! Случайность на случайности и случайностью погоняет… столько всего происходило вокруг! Столько всего, что могло бы если не предотвратить преступления, то хотя бы помочь куда как раньше выйти на Кальберга и его сообщников… И ведь надо же быть такому, чтобы ни одна — уму непостижимо: ни одна! — из этих случайностей не выстрелила и не сразила Кальберга наповал! Вот и верь после этого сочинителям, выдумавшим принцип ружья[67]!
66
66 Фон Бесков, то есть — какой-то из Великих князей: мы помним, что какой именно по источникам установить не удалось.
67
67 Принцип того, что наличие всякой детали должно быть оправдано: «если на стене висит ружье, оно обязательно должно выстрелить».