— Но…
— Не верите?
Митрофан Андреевич и Можайский смотрели друг на друга — один с улыбкой на губах, другой — с улыбкой в глазах. Наконец, Можайский сдался:
— Пусть так! — сказал он и махнул рукой.
Митрофан Андреевич вернулся к своему рассказу.
— Значит, не решилась Клавдия довериться городовому, и тот, припомнив ее в лицо, не нашел ничего лучшего, как велеть ей отправляться домой — во избежание.
— А вот это уже, — опять Можайский, — произвол.
Митрофан Андреевич улыбнулся и на это замечание:
— Да и Бог с ним!
Можайский склонил голову к плечу и закусил губу: он явно был если не рассержен, то, как минимум, расстроен такими, на его взгляд, дикими представлениями о его же собственной службе и его же собственных подчиненных!
Митрофан Андреевич улыбнулся в третий раз и снова вернулся к рассказу:
— Как бы ни обстояло дело со знанием Клавдией законов нашей Империи, но она вернулась домой. Откуда Анастасия — раз уж она рассказала об этом происшествии — узнала о выходке сестры, не подлежит сомнению: несмотря на заверения Юрия Михайловича, именно околоточный и поведал ей — по секрету, как человеку не совсем чужому…
— Что значит — не совсем чужому? — это уже я: определение Митрофана Андреевича показалось мне в высшей степени двусмысленным, и поэтому я, прежде чем его записывать, решил внести полную ясность.
Оказалось, однако, что Митрофан Андреевич говорил о совсем прозаической вещи: околоточный всего лишь видел в Анастасии несчастную, только-только потерявшую замечательного брата — пожарного, то есть человека, состоявшего на службе того же Градоначальства, что и он сам, околоточный.
— Ах, черт! — воскликнул тогда Можайский. — Об этом я как-то не подумал!
— Да ты вообще далеко не всегда даешь себе труд подумать! — Чулицкий, как повелось, не упустил случая съязвить.
Можайский отмахнулся.
— Да, — подтвердил Митрофан Андреевич, — околоточный оказался человеком сердобольным и поведал обо всем Анастасии. Он давно уже знал ее как рассудительную и добропорядочную домохозяйку, на руках которой находились не только повседневные хлопоты, но и странная — то ли от Бога, а то ли и от кого-то иного — сестра!
Анастасия пришла в замешательство. Она сразу сообразила, что именно не давало покоя Клавдии, но не могла решить: рассказывать ей правду или нет. В конце концов, она решила не открываться: уж очень ненадежным человеком казалась ей Клавдия, а дела пошли такие, что от них за версту попахивало самой настоящей уголовщиной!
— Кстати! — Чулицкий. — А с ней-то, с Анастасией этой, что мы будем делать? Выходит, все ее современное имущество — плод преступной деятельности брата и Кальберга! Не можем же мы это оставить совсем без последствий?
Вопрос Михаила Фроловича вызвал довольно бурное обсуждение, но я его, с вашего, читатель, позволения опущу: к делу оно не имеет никакого отношения, да и решено ничего практически не было. Мнения спорщиков разошлись настолько кардинально, что едва не дошло до крупной ссоры. В итоге вопрос оставили «на повестке», а именно — отложили до лучших времен, то есть до тех времен, когда закончено будет с основными моментами.
Итак, минут пятнадцать в моей гостиной полыхала бурная дискуссия, и уже потом, когда накал страстей поутих, Митрофан Андреевич получил возможность продолжить. Это он и сделал незамедлительно:
— А вот в третий раз, господа, Клавдии повезло. Но, вероятно, только потому, что ей не пришлось заниматься непосредственно слежкой. Обстоятельства повернулись к ней лицом: она случайно подслушала, как сестра говорила по телефону:
«На Невском? Хорошо. Завтра в десять».
И поэтому, когда Анастасия наутро засобиралась из дому, она особенно торопиться не стала. Позволив сестре спокойно уйти, оделась для выхода, вышла во двор, мило поболтала с опять приметившим ее дворником, перешла на улицу, взяла извозчика, назвала точный адрес и — наверное, где-то через полчаса после Анастасии — подъехала к дому, в котором помещалась контора «Неопалимой Пальмиры». Там она — все так же спокойно и не спеша — расплатилась и, предоставленная самой себе, направилась к парадному.
Дверь в парадное не запиралась: Клавдия без помех вошла. Поднялась по лестнице на этаж. Толкнула дверь в контору и… она сама не знала, насколько ей повезло: эта дверь тоже оказалась незапертой!
Едва очутившись внутри, она услышала голоса: разговаривали двое — Кальберг и Анастасия.
Клавдия, быстро убедившись в том, что никого больше в конторе не было, подкралась к той комнате, где своими делами занимались ее сестра и барон, и начала внимательно слушать.