— Где у вас тут принято стреляться?
Агент — если только это и вправду был агент — поперхнулся:
— Стреляться? Стреляться? — затараторил он. — Почему стреляться?
— А вот почему! — ответил ему Гесс и выплеснул в лицо Можайского шампанское.
Шампанское, впрочем, в лицо его сиятельству не попало: уж очень ловок оказался Вадим Арнольдович, вроде бы и проделавший всё, что было необходимо, но так, что жидкость и брызги по большей части оказались просто на столе.
Можайский, отряхиваясь салфеткой, встал. Его всегда мрачное лицо сделалось настолько зловещим, что тут же — не медля ни секунды — на Можайского навалились оба его спутника, также повскакивавшие из-за стола.
— Стойте, стойте! — кричал один.
— Остановитесь! — вторил другой.
Девицы хлопали ресницами, но — это было очевидно до смешного — без всякого страха.
Можайский высвободился из объятий:
— Но, господа! — «возмутился» он. — Вы же видите: мне нанесено страшное… нет: чудовищное оскорбление! Такое только кровью смывается! Не знаю, как у вас, а у нас в России…
— К черту Россию! Синьор извинится! — агент — или это был не агент? — умоляюще посмотрел на Вадима Арнольдовича. — Синьор! Мы просто пошутили! Примите наши самые искренние извинения! Вы — настоящий продэ[22]! Прошу вас, извинитесь и вы перед эцелендза! Шампанское в лицо — это уже слишком!
Гесс насупился, но внимательный наблюдатель смог бы заметить в глубине его глаз неосторожные смешинки. К счастью для Вадима Арнольдовича, внимательных наблюдателей в компании Можайского не нашлось.
— Так вы что же: тоже из России? — спросил Можайского Вадим Арнольдович.
Можайский мрачно кивнул:
— Как видите… сударь!
— А почему вас называют эцелендзой?
— Позвольте представиться: князь Юрий Михайлович Можайский!
— Ах, князь… Можайский… позвольте: это не вы ли — тот самый полицейский, о котором в столице ходят разные байки?
— Байки? — не понял агент. — Что такое байки?
— Раконти[23], — пояснил Гесс.
— А! Раконти! Понял! Понял! Но ведь это замечательно!
— Куда уж лучше! — буркнул Можайский и протянул Вадиму Арнольдовичу руку. — Мир?
Вадим Арнольдович согласился:
— Мир!
— Браво!
— Браво!
— Присоединяйтесь к нам!
— Нет, господа, извините: я уж как-нибудь за собственным столиком посижу!
Вадим Арнольдович — однако улыбнувшись на прощание — отошел от Можайского и венецианцев и вернулся к себе.
Никто и не заметил, что Можайский-то представился, а вот Вадим Арнольдович — нет!
13.
«Кто бы это мог быть?» — думал Вадим Арнольдович, поглядывая на человека, сидевшего через столик от него.
Этого человека, несмотря на заверения Можайского, он не узнал. Более того: человек этот и просто знакомым ему не показался!
«Ничего не понимаю…» — думал Вадим Арнольдович, перебирая лица в собственной памяти.
Между тем, человек — полный, барственный, совсем не похожий на венецианца или итальянца — поманил к себе официанта и громко, не стесняясь собственного голоса, попросил счет.
«А ведь он — русский!» — тут же решил Вадим Арнольдович, услышав и акцент, и характерное пренебрежительное отношение к правилам чужого языка. — «Несомненно русский!»
Человек рассчитался и поднялся из-за стола. Вадим Арнольдович тоже подозвал официанта.
Еще через минуту оба — незнакомец впереди, Гесс следом — оказались на площади.
«Куда теперь?»
Человек, казалось, тоже сомневался: он огляделся по сторонам, приметив при этом и Гесса, но не моргнув и глазом; покусал губы, как бы размышляя, а затем вернулся в галерею прокураций и пошел по ней, не обращая на следовавшего за ним Гесса никакого внимания.
Из галереи человек свернул в узенький проход, рассекавший здание и соединявший площадь с крошечным мостком через речушку, названия которой Вадим Арнольдович не знал. Перешел, поднявшись по ступеням, через мостик и вошел в невероятно узкую улочку, на первом же из зданий которой Вадим Арнольдович приметил табличку с названием моста, но, как ни странно, не речушки — Cavalletto.
«Художники тут что ли обитают?»[24] — подумал Гесс, втискиваясь следом за незнакомцем в темный проход.
На слежку это уже никак не походило: укрыться было негде ни тому, кого преследовали, ни тому, кто следил. Гесс и незнакомец так и шли друг за другом и на виду. Впрочем, Гесс начал подозревать, что незнакомец и не видит в нем, в Гессе, преследователя, очевидно, принимая его за простого спутника, которому тоже нужно в эти места.