— Ну конечно! — едва ли не проворковал он. — Как же я сразу вас не узнал?
Гесс растерялся еще больше:
— А вы должны были меня узнать?
Незнакомец рассмеялся:
— Да вы, голубчик, меня совсем не слушаете! Говорю же: я проживаю на Васильевском острове! Ну, посмотрите на меня!
Гесс всмотрелся, всё еще ничего не понимая: ведь он уже «производил осмотр», но так и не узнал этого человека!
— Не узнаете?
— Нет.
— Давайте вернемся в кафе, — предложил человек и, не дожидаясь согласия, начал протискиваться обратно в улочку.
— Эй! — закричал Гесс. — Подождите!
Человек обернулся:
— Да полноте! Идите за мной! Не знаю пока, что вы тут с Можайским затеяли, но, кажется, это интересно!
— Но…
Человек махнул рукой и бодро зашагал по улочке. Вадиму Арнольдовичу не оставалось ничего, как следовать за ним.
«Фантасмагория какая-то, честное слово!» — подумал он.
А затем подумал и вот еще что:
«У Юрия Михайловича глаза на лоб полезут!»
14.
Можайского, однако, в кафе уже не оказалось: и он, и вся его компания, еще минут десять назад сидевшие во Флориане, уже ушли.
Официант — тот самый Антонио — при виде возвратившегося Гесса выразил радостное удивление. Другой официант, увидев всё еще таинственного для Гесса незнакомца, тоже удивился и тоже радостно. Оба этих официанта стремглав бросились к нашей парочке, наперебой предлагая столик.
— Тише, тише! — взмолился незнакомец. — Вы нас на куски порвете!
— Еще кофе?
— Еще шампанского?
— Еще десерта?
— Никаких дам?
Гесс и незнакомец переглянулись и разом расхохотались:
— Бардак, ведь правда? Ну чистый ведь бардак!
— И не говорите!
Оркестр — очевидно, в нем тоже заводилой был какой-нибудь радостный чудак — прервал неспешно-романтичное треньканье и выдал вдруг несчастного ди Луну из Трубадура Верди.
Гесс перестал смеяться и поморщился:
— Совсем рехнулись![26]
Официанты — по-прежнему оба — подхватили своих обожаемых клиентов под руки и чуть ли не силой проводили за свободный столик.
— Моменто!
— Моменто!
— Интересно, что они задумали?
— Какую-нибудь глупость очевидно!
Так оно и оказалось: пару минут спустя на столик оказались водруженными какие-то совершенно невероятные блюда на до вульгарности роскошной посуде. Но самый «изыск» представлял собою торт, при взгляде на который становилось страшно. Даже при самом беглом осмотре становилось ясно, что в это творение кулинарии кондитер намешал десятки ингредиентов, большинство из которых между собою не сочетались вовсе, либо сочетались плохо.
— Как хотите, — сказал Вадиму Арнольдовичу незнакомец, — но я это есть не буду!
— Я тоже! — согласился Гесс. — Подозреваю, что эта… гм… конструкция — из завалящих. Ее всучили нам, чтобы покрыть убытки!
Незнакомец кивнул:
— За идиотов принимают, ясно!
— Вот именно!
Поскольку Гесс и незнакомец говорили между собой по-русски, официанты из их обмена репликами не поняли ни слова. Они продолжали улыбаться, суетиться, навязывать услуги и, в конце концов, так надоели, что Гесс не выдержал:
— Оставьте нас в покое! — прикрикнул он на обоих. — Дайте нам спокойно поговорить!
Антонио — по виду — обиделся: надулся и тут же отошел.
Тот, что постарше и более опытный, сделался сама любезность и тоже через мгновение удалился: с полупоклоном от себя и несколькими лирами — от «русских путешественников».
— Теперь-то мы можем поговорить?
— Да, пожалуй… Итак: что вы мне хотели рассказать?
15.
— Прежде всего, позвольте представиться, а то ведь неудобно получается! — незнакомец улыбнулся. — Вы представились, а я до сих пор — нет.
Гесс навострил уши.
— Анутин Владимир Львович, генерал-майор в отставке.
Гесс невольно привскочил со стула:
— Анутин!
Владимир Львович снова улыбнулся:
— Ну, слава Богу: хотя бы фамилию мою вы знаете!
Гесс — медленно, пристально глядя на генерала — уселся обратно на стул:
— Вы — брат Константина Львовича?
Владимир развел руками:
— Конечно.
— Какой ужас! То есть… я не это хотел сказать…
Гесс покраснел.
— Полноте: то — дела уже минувших дней. Но теперь вы понимаете, почему я уединился в своей квартире на нашем благословенном острове[27] и в сердце своем надеялся, что никому до меня не образуется дела!
26
26 Возможно, руководителю оркестра показалось уместным приветствовать Вадима Арнольдовича такою музыкой: как-никак, ди Луна дрался на дуэли, а Вадим Арнольдович устроил в кафе переполох, якобы вызвав на дуэль Можайского. Но все же выбор мотива явно неудачен, учитывая общую трагичность оперы «Трубадур».