“Это ты, ты, ты...” – твердила она.
Все сосредоточенно ждут, что скажет им Элизабет. Ситуация крайне неловкая, можно даже сказать, сюрреалистичная. Ребята молча смотрят на бывшую подругу. Они сообща решили не попрекать ее прошлым или чем-то еще, а подождать – пусть Эли выскажется первой. Наконец, девушка решилась. Она постукивает пальцами, словно отмечая предстоящий ей путь, и начинает говорить.
— Спасибо всем за то, что не разбежались, а сидите здесь со мной. После всего, что я натворила, особенно с вами, – Эли указывает взглядом на Рауля и Валерию, – я поняла бы ваш отказ, и поэтому сразу хочу извиниться перед вами. Простите, я сожалею о случившемся. Правда... мне очень жаль... Вы даже не представляете... насколько.
Элизабет полностью сломлена, слезы мешают ей говорить, и она закрывает лицо руками. Остальные смотрят на нее, не зная, что предпринять. Никто из ребят не двигается с места, молча наблюдая за девушкой, пока Эстер не встает со своего места и не садится перед Эли. Она нежно гладит ее по длинным, черным как смоль, волосам, ласково приговаривая в утешение:
— Успокойся, Эли, мы все совершаем ошибки. Что касается меня, то я тебя простила.
Валерия и Рауль не так снисходительны к ней. Им не так легко принять извинения и простить Эли, ведь нападки девушки на них были наиболее злонамеренными и жестокими. Бруно тоже не очень-то уверен в искренности ее слез, но предпочитает не перечить своей подруге.
— Не знаю, сможете ли вы когда-нибудь простить меня, – говорит Элизабет, утирая слезы бумажным платком.
— Не так легко, знаешь ли, простить то, что ты сделала.
— Не будь таким жестоким, Рауль.
— Ха! Не будь таким жестоким! Да будет тебе известно, Эстер, по ее вине мы пережили не лучшие времена, нам было очень фигово. И уж если говорить начистоту... я не очень верю в эту басню со слезами и прощением.
— Ну же, Рауль, не будь ты таким.
— А каким ты хочешь, чтобы я был? Она много раз играла нами, забавлялась, так почему на этот раз все должно быть по-другому?
На этот вопрос Рауля у Эстер нет ответа. Ей тоже хорошо известно, какую боль причинила Элизабет этой паре, как заставила их страдать, но она не может не испытывать жалость к этой сломленной девушке, ведь ее слезы кажутся непритворными.
— Он прав, – отмечает Элизабет, шмыгая носом. – У вас у всех есть причины не доверять мне. Я и сама не знаю, здорова ли я или больна.
— Но в медицинском заключении говорится, что...
— Все это было подстроено, чтобы я могла вернуться в школу, сдать итоговые экзамены и не потерять учебный год.
— Что-то я не догоняю, – заявляет Бруно. – Ты что, подсунула директору липу?
— Вроде того... Сейчас я вам объясню. Слушайте... – Эли поглубже вдыхает, приступая к правдивому рассказу о своем возвращении. – Пару месяцев назад я пережила ужаснейшие недели. Я провела их дома одна, сидя в заточении, постоянно спрашивая себя, что же я наделала, и есть ли в моей жизни смысл, но выводы были неизменны: или я изменюсь раз и навсегда, или никогда не смогу быть счастливой.
Девушка в волнении смотрит куда-то вверх, утирая слезы платком, а затем продолжает свой рассказ.
— Каждый день я строго судила себя за содеянное. Я знаю, что вела себя ужасно, и мне стыдно за свое поведение. Я хотела... хотела убедиться, что снова могла стать прежней веселой, жизнерадостной Эли, которую вы любили. Той самой Эли, что была счастлива, пусть даже и с прыщами на лице, которая перетерпела все... “непонятой” Эли. Но для этого я должна была снова быть в школе, вместе с вами... Это было необходимо... очень нужно, правда... Вернуться в школу было непростым делом. В первую очередь этого не хотели родители. Они боялись, что мне захочется снова избить Валерию, или что я совершу какое-нибудь похожее безумство. Но я так настаивала, так умоляла, говорила много раз, что хочу вернуться к вам в школу, что, в конце концов, им пришлось уступить и разрешить мне...
— Значит, твои родители согласились на это, – прервал девушку Бруно.
— Более-менее, да, но они продолжают беспокоиться за меня. За эти месяцы я не совершила ничего необычного, и психологи, с которыми я занимаюсь, говорят, что прогресс налицо, и у меня есть неплохие предпосылки на будущее, а поскольку я поняла свою проблему, то все упрощается.
— И они дали тебе добро на возвращение в школу?
— Не совсем. Они хотели, чтобы я немного подождала.