Преодолев всё ту же полосу препятствий, Мирослав уже дошёл до двери, когда мать его окликнула.
— Ты не забыл про воскресенье?
— А в воскресенье у тебя что? — обернулся Мирослав. Нет, он не забыл про её день рождения, как не забыл про зерновой хлеб и помнил все те вещи, что ей важны. И всё же спросил: — Пилатес, йога или массаж? Конечно, я постараюсь прийти как раз в разгар сеанса, чтобы прочувствовать, как многим ты жертвуешь, когда прерываешь свои занятия ради завтрака со мной.
— В воскресенье у меня день рождения, сынок.
— Правда? — усмехнулся он. — Ты же сказала не будешь отмечать.
— Я передумала. И не вздумай не прийти, — по привычке пропустив мимо ушей всё остальное, как не имеющее значения, предупредила она. — Я кое-кого пригласила, — глаза у неё загорелись.
— О нет, — выдохнул Мир.
«Кое-кого» значило очередную девицу, предупреждённую об аварии и его разбитом сердце, но призванную скрасить его одиночество, а если повезёт, то и залечить душевные раны. Ни больше, ни меньше. Его мать умудрилась обесценить даже его страдания, не говоря уже о пережитой трагедии, превратив в дешёвый фарс, устраивая, конечно, из лучших побуждений, это мерзкое сводничество.
— Да, — ответила она. — Отец, скорее всего, будет с новой подружкой. Не смей бросить меня одну.
— Значит, это из-за неё ты так напрягаешься? — кивнул Мирослав на тренажёр. — Так, может, мне привести друга? Сорок для тебя не слишком старый? Высокий, красивый, породистый. Армянин.
— Мир! — с гневом выдохнула она.
— Ну не всё же тебе быть для меня свахой. Могу и я тебе помочь устроить личную жизнь. Или утереть нос отцу. Как повезёт, — улыбнулся он мягко, миролюбиво.
— С этим я справлюсь как-нибудь без тебя, — скривилась она высокомерно.
— М-м-м, я чего-то не знаю? — многозначительно приподнял бровь Мирослав.
— Какой же ты стал злой, сынок, — покачала головой Ирина Владимировна. — Несправедливый. Неблагодарный. Эгоистичный.
— Я стал? — покачал головой Мир.
— Ну не я же, — обняв, чмокнула его Ирина Владимировна в щеку. — Ты был лучшим ребёнком на свете. Лучшим, что только мог нам достаться. Послушным, добрым, заботливым. Щедрым, смелым. С открытой всему миру душой и сердцем нараспашку. Но в последнее время я тебя не узнаю, — вздохнула она.
— Правда? С чего бы? Вроде ничто не предвещало, — усмехнулся он.
— Ты считаешь, что это мы всё испортили?
Разве я могу? Взмахнул он руками и промолчал, но Ирина Владимировна и не ждала ответа.
— Поговори с отцом, — не терпящим возражения тоном продолжила она. — Ты же не собираешься крутить свои гайки всю жизнь. В конце концов, выбей себе лучшие условия. Загони его в угол. Поставь ультиматум. И я отдам тебе свою долю компании. Ты же знаешь, я отсудила её из вредности.
Мир выдохнул. Бесполезно ей объяснять, что шантаж, ложь, нечестная игра — всё это простые, но тупиковые стратегии. Он мог бы сделать для отцовской компании куда больше: быть полезным, нужным, провести реновацию, вывести на новый уровень. Мог бы, даже хотел когда-то давно. Но сейчас он бежал от перспективы работать в офисе, видел себя в кресле руководителя, как страшный сон.
Он ушёл из компании куда больше отцовской, всё бросил, уволился и теперь работал в автосервисе: таскал бетон, заливая место для нового бокса по двенадцать часов на жаре, крутил гайки, растирая по потному лицу грязь, потому что больше не хотел воевать, конкурировать, соревноваться. Его больше не интересовали бессмысленные победы в непрекращающейся гонке за деньгами, успехом, престижем, местом под солнцем.
Он не хотел никому ничего доказывать. Не хотел осуществлять родительские планы и мечты. Оправдывать. Соответствовать. Совершать подвиги. Он хотел просто жить. Согласно своим планам. Радоваться тому, что есть. Малому, сиюминутному, настоящему: красивой девушке, что ему сегодня улыбнулась. Дождю, что вдруг собрался в душном мареве неба. Цветку, что распустился в тени сада. Чему-то, что нельзя купить, измерить, унести с собой, но что и было сутью жизни. Которой так просто могло не стать. В одно мгновенье. Один поворот руля.
— Экспертиза подтвердила: водитель встречной машины не справился с управлением, — уверял его адвокат.
— Ты сделал всё, что мог, — убеждал отец.
— Не рви себе душу. Ты не виноват. Просто так случилось, — отняв от заплаканных глаз платок, говорила мать его любимой девушки на её похоронах.
— Это был не выбор, бессознательная реакция, — бесстрастно констатировал психотерапевт. — Инстинкт самосохранения, когда за доли секунды, независимо от твоей воли, подсознание выбирает лучшее в данной ситуации решение. Поэтому на тебе не одной царапины, а весь удар пришёлся на пассажирскую сторону. Принять иное, волевое, альтернативное решение, пожертвовать собой у тебя просто не было возможности. Ты не должен себя за это наказывать.