— Кто таков, случайный человек?
Финкелю подобное не по нраву:
— Я не случайный.
— Не смеши меня.
— Тридцать здешних лет. В стараниях прижиться, поверьте, в неусыпных стараниях.
— Нет и нет.
Огорчается:
— Как же так?
— Вот так. С виду богатый, а живешь по-бедному. Могу дать совет, очень даже неплохой. Указать путь во всеобщем замешательстве.
— Надо отвечать? — спрашивает у подруги.
Кивает головой.
— Слушаем вас.
— Подумайте о потомках, шествующие во тьму! О потомках хотя бы подумайте, с небрежением живущие! Чтобы не оказаться в презрении веков. Вам понятно?
— Нет, — отвечает Финкель. — Нам непонятно.
Он уже неистов. Неистов его мотоцикл.
— Взгляните на ваши тела: они отбрасывают не свои тени! Взгляните на ваши души: они потерты от небрежного обращения! По бурелому путь ваш лежит, по тропе заблуждений, но прогремит поверху трубой архангельской, пронзит в укоризне перстом обличающим: «Эй, вы, человеки! Разум истлеваете, да?» Признаете без утайки, куда вам деваться: «Разум, да-да-да». Разверзнутся источники великой пучины, воздвигнется столп с моря, вспенятся волны — так это будет, и глаза ваши ослепнут, крик заглохнет, уши зальет водой.
— Что предлагаете? — интересуется Финкель.
— Выбрасывайте записные книжки! Рвите календари, в которых помечаете неотложные свои дела! Обещаете? Нет, вы мне обещаете?
— Обещаем. Завтра же начнем. Но зачем это нужно?
— Затем, — поясняет деловито, обстоятельно, как на счетах отщелкивает. — Чтобы настольный календарь не попал по случаю к потомкам, обратившись в исторический документ. Чтобы по записям случайных встреч и скудных развлечений, хождений к парикмахерам, на футбол и в гости не определилось отношение к этому времени. Раскопают через века ваши слои и возопят, обзавидовавшись: «Господи! До чего заманчиво они жили! С книгами. Музыкой-живописью. С тихими восклицаниями, созерцательным состоянием души…» Пусть потомки вам позавидуют, про теперешнее не догадываясь, пусть — все!
— Пусть! — повторяет Финкель с энтузиазмом и пожимает ему руку.
Начинается то, ради чего стоило выйти из дома в неурочный час, — это подбадривает.
Ревет мотоцикл. Трещит его глушитель.
— Сняли бы каску, — просит Финкель. — Взглянуть на вас.
— Незачем. Пока незачем.
Укатывает за угол, обванивая окрестности.
— Кто он?
— Обличитель, — отвечает тайная подруга. — С детских моих лет. Ездит на мотоцикле, увещевает-остерегает.
Финкель произносит задумчиво:
— Не люблю соглашаться с предсказателями, но, к сожалению, он прав.
А из-за угла отдаленным эхом:
— Не надо. Не соглашайся. Но подвига тебе не учинить…
Идут дальше.
Подъем становится круче, дыхание чаще.
Редкие машины высвечивают фарами одинокую пару.
Входят в город, странниками шагают по улице, которая в дневное время называется улица Яффо, а в ночное — иначе. Подступает час потаенных видений; бродят по тротуарам неприкаянные полуночники в поисках собеседника, вслушиваются в тишину запустения и уходят во мрак, чтобы не возвращаться. Есть и постоянные посетители этих мест, но они неприметны.
Тяжкий рык грузного зверя. Взвизг с отдаления немощного существа. Трубные жалобы узника на судьбу свою.
— Что это?
— Звери. В зоопарке. У них бессонница.
— Здесь нет зоопарка.
— Здесь он был.
Киоск, который давно снесли. Продавец газет, оплаканный и забытый. Выкликает заголовки отдаленной давности, привлекая тех, кто живет героическим прошлым и не желает возвращаться в настоящее:
— «Кнессет и правительство переезжают в Иерусалим», «Американцы взорвали первую водородную бомбу», «Россия прервала отношения с Израилем», «Следы убийц ведут в Иорданию»…
— Купить газету? — спрашивает.
— Как же ты купишь? У тебя и денег тех нет.
Идут дальше, а из киоска доносится:
— «Конец Сталина», «Последние часы Альберта Эйнштейна»…
Ветер гоняет по асфальту прозрачные пакеты; самые отчаянные из них лихо взмывают к небесам, с шуршанием уносятся за крыши. Подруга уводит его в переулки, которые не обнаружить при свете дня, где дома отбрасывают тени давних строений, разобранных за ненадобностью. Тени — заложниками внутри домов, неприметными ликами за стеклом: упорядоченные и с небрежением живущие, преданные нечистоте и прильнувшие к источнику, ищущие, обретающие и теряющие.