— Правда.
Что-то еще недосказано, многое недосказано.
— Не следовало мне звонить, нарушать ваш сон; намутила — и в бега… Последняя просьба, сочинитель. Пойдете к Стене — засуньте записку меж камней. Напишите четко, под-подушечным посланием: «Господи! Положи камушек на ее могилу».
И в завершение разговора:
— Читаю вашу книгу. Перелистываю. Повсюду та женщина.
Пауза — глотком воздуха. Нелегкое признание:
— Завидую ей, ушедшей до срока. Вам завидую… Приснитесь при случае.
Кладет трубку без жалости к себе, чтобы затаиться там, где гремят посудой и нафаршировано всё, что фаршируется.
Выговаривает ликующий старик, горестно-сострадательный: «Ах, Финкель, Финкель, очерствевшая твоя душа! Пробивались к тебе за сочувствием, а ты? Что же ты? Уж если старался для выдуманных героев, ради живого человека можно обеспокоиться». Возражает старик опечаленный, умудренный возрастом: «Малые миры наполняют большой мир, но не сливаются — в отличие от шариков ртути, нет, они не сливаются».
А Финкель ходит по комнате из угла в угол, поглядывает на телефон, который сохранил ее номер. Потом звонит.
Голос резкий, недовольный чужим вторжением:
— Такой здесь нет.
— И не было?
— И не было…
На газоне чего-то недостает.
Привычного.
Почти окаменелого.
Финкель приглядывается: нет никого на скамейке. Под апельсинами. Где же реб Шулим?
Кричат от подъезда:
— Умер! Умер во сне!..
— Заснул к ночи — и не проснулся!..
Душа реб Шулима вылетела на обзор окрестностей и не вернулась обратно. Скончался, захлебнувшись молчанием, слово его удушило, крик удушил, рвущийся на волю; реб Шулим прошел по земле тише тени и отправился туда, где не понадобится бутылка с водой, в вечную отправился бессловесность, которую наполнят невысказанные его слова. Легкая досталась смерть — уж не простила ли его та, что схоронилась под могильной плитой?
Простила. Она его простила!
В подъезде появится сообщение в траурной рамке, полное имя: Шломо Моше бен Шмуэль.
«Как же так? — подумает Финкель. — Я его уже хоронил…»
Новая загадка на ночные размышления.
Мама Кира и папа Додик приезжают к полуночи. Загорелые. Отдохнувшие. С подарками. На обратном пути завернули на Кипр, побывали в Фамагусте — будет о чем рассказать.
В доме порядок. Всё на местах. Ая ходит в садик, Финкель ее опекает, Бублик крутится под ногами.
Мама Кира кружит по комнатам, устраивает проверку.
— Странно, — говорит мама. — Чисто. Прибрано. Видна рука женщины.
— Какая женщина… — удивляется Финкель. — Не было никакой женщины.
— И шерсть на подстилке, — определяет мама. — Не от Бублика.
— От кого же тогда?
— И дверь оцарапана. Лапы кошачьи.
— Что ты всё выдумываешь?
Но маму не обманешь. Мама Кира вдыхает воздух:
— А запах?
— Запах?
— Духов, мне незнакомых?
Дымные, бархатистые дуновения, пробуждающие душевные раны, хоронятся по углам квартиры, стелятся по потолку, — неужто приплыли по проводам из Хадеры, разве и такое теперь возможно?.. Мощные ароматы мамы Киры придавливают пришельцев к стенам, распластывают на полу; ломкие и печальные, прохладные и угасающие, они продержатся малое время, не желая истаивать, улетят обратно с попутными ветрами.
На балконе мама замечает пористый камень с глубинными ходами, нечто невидное мерцает на нем голубеньким огоньком.
— Что это? Зачем тут?
— Гахлилит, — объясняет Финкель. — Это гах-ли-лит.
— Выкинуть, — командует мама Кира. — Немедленно. Чтобы всякая нечисть не расползлась по дому.
— Пусть постоит, — просит папа Додик. — В этом что-то есть. Покажем приятелям.
Мама запечет баранью ногу в духовке, папа откупорит бутылки, друзья повезут через город салаты, заливную рыбу на блюде, пироги скорого приготовления из коробочной смеси муки-шоколада. Когда гости насытятся, посмотрят на светлячка, папа с мамой пожелают рассказать в подробностях про Мальту, прибежище масонов и морских разбойников, но испортит настроение мерзкий тип, которого никто не приглашал, прервет на полуслове, уязвит-порушит: «Когда я плавал по Амазонке… Поднимался на Килиманджаро… Прогуливался по Порт-оф-Спейну…» Галапагос и Вальпараисо, Барбадос и Манагуа, Тринидад и Тобаго. «Ах, Парамарибо, Парамарибо, который в Суринаме…»
Папа с мамой перемигнутся: «Уж на будущий отпуск…»
Потом гости уйдут, мама вскипятит воду и обдаст камень крутым кипятком, чтобы пролилось во все углубления, уничтожило верткую живность, заодно и светлячка с его голубеньким мерцанием.