А мужичишко-то наш, прими, господи, душу его в царство праведных, умственный человек был, любил про всякое думать да умом доходить. И говорит он мне таковые слова: «А ты угадай». А сам ухмыляется. Отвечаю ему: «Сам ты угадал ли?» — «Покуда не до конца. Думаю. Вот и ты умом раскинь».
Пошел я к реке, по пути на царя поближе поглядел, сел в карбасок и поплыл к Курострову домой. И, прости, господи, мою душу грешную, думаю это я себе: все-таки балуется просто царь. Двадцать ему годков с одним. Дело молодое, перегорит. И что это такое земляк сказал: «угадай»?
В яствах сахарных, винах сладких ли у царей недостача? Покой да сон труд да заботу когда не побеждали? Надоест. В хоромы каменные сядет да на перинах пуховых сладко задремлет. А вышло не то. Всю жизнь на том продержался, на своем простоял. И не понял я тогда: глаза незрячие открывает людям царь. Увидал, значит, он: сон да покой в царстве, с места ничто не идет. Нужно поднимать жизнь. Петр с самого низу и взял и снизу и доверху все прошел делом-то своим. А не боясь черной работы, делал ее по любви и понимал: царским примером хоть кого проймет.
Тридцать годов и еще с лишком минуло. Государя Петра Алексеевича уже нет. Молоды вы, а я давно живу. Видел, что было до Петра, вижу, что им сделалось. Непохоже. И на многих боях был и по-другому державу устроил, морей и земель вон какую громадину прибавил. И имя русское другим сделал. Жизнь Петрова надо всей нашей землей прошумела, его дело все проняло.
В избу вошел сосед Луки Леонтьевича.
— О, ребят-то сколько вокруг тебя собралось, дедушка! Про старину им рассказываешь?
— Про нее. Про то, как государь Петр Алексеевич к нам приходил.
— И про Вавчугу, наверно?
— Про Вавчугу.
— Дедушка Лука, — спросил Михайло, — вот ты говоришь дело Петрово все на нашей земле проняло. А как и в чем к нему мужику приставать?
Дед Лука вздохнул:
— И кто это тебя, Михайло, такие мудреные вопросы учил задавать?
— Да ты же.
В разговор вмешался сосед Луки Леонтьевича:
— Прежде всего: государя Петра Алексеевича в живых боле нет.
— А дело-то его осталось?
— Осталось. Только дело прочней людей живет. Это раз. А еще: люди бывают разные. Есть бояре, есть дворяне, купечество живет, ну и наш брат мужик тоже по земле ходит. Мужик-то, может, и не ниже умом вышел, да вот… Ну, значит, Михайло, в своем мужику и приставать.
— Да… — протянул дед Лука.
— А что для мужика свое?
Дед Лука почесал в затылке и сказал:
— Митрич, ответь-ка ты. А то, знаешь, я уже говорил, говорил.
— Что для мужика свое? А что для каждого, что сможет взять, то и его. А еще вот что тебе скажу, Михайло: тот, кто наверху сидит, тот до своего-то пускать охотник не большой. Наверху-то послаще.
— Дедушка, — вмешался в разговор самый молодой слушатель, востроглазый парнишка лет двенадцати, — слыхать слыхал, а видать не видал. Каковы они-то, бояре да дворяне?
— Да люди как люди. И не отличишь. Только мужик трудами берет, а у них того нету.
— А как же вот в писании, к примеру, сказано, что без трудов нельзя? Они что, не понимают?
— Ишь ты — писание читаешь! Коли поймут, от того злее становятся. Ну, и, видно, не только что дел на земле, что трудов.
— А по правде такая жизнь?
— В одной сказке сказывается: взял мужик суму, пошел правды искать. Искал-искал да и притомился мужик, искавши. Может, прошел недалеко и не достиг той земли, где мужицкое счастье живет. Правда мужицкая не простая, да и мужицкие пути короткие.
— Мужицкие пути короткие? — спросил Михайло. — А кто их мерил?
— Было кому…
Гости Луки Леонтьевича стали подниматься и, поблагодарив старика, начали расходиться. Дед и Михайло остались вдвоем.
— А вот ежели я не только что перед знатными господами или какими земными владетелями, но даже перед самим богом всевышним дураком быть не хочу?
Дед Лука постучал о пол посохом, вскинул потом глаза на Михайлу, подумал.
— Давно уже тебе говорил: жить надо не начерно, а набело. Вот и оглядывайся да жизнь свою ищи.
Глава 10. В ДРУГУЮ ЖИЗНЬ
Дни становились короче, и все длиннее делались мглистые ночи. Солнце заходило, оставляя над задвинскими еловыми лесами багровую вечернюю зарю. Теперь уже не сразу рядом с ней вспыхивали светлые полосы рассвета. Ненадолго зажигались большие звезды — две-три, и становилось видно, как в небе идет ущербная луна. Это еще не ночь, но уже и не день, и дневные птицы чайки беспокойно летают над рекой и громко кричат.