Я попросил таксиста остановиться возле выездной дорожки и выключить фары. Отсюда мне были видны освещенные окна квартиры Мод.
Через три минуты свет погас, и вскоре она появилась на пороге, держа под руку человека, одетого в длинное пальто. Они сели в машину. Не надо быть пророком, чтобы догадаться, что девушку везут на расправу и что она пленница того, на чью руку сейчас опирается.
Я едва не проворонил этот момент. Еще немного — и было бы слишком поздно. Я-то следил за Шварцем, намереваясь проникнуть в их логово через него, но этот способ показался мне проще.
Лимузин тронулся с места, я последовал за ним, и никому бы в голову не пришло обратить внимание на машину, в которой, благодаря двадцатидолларовой купюре, за рулем теперь сидел я, а на пассажирском сиденье — шофер в водительской униформе.
Я обогнал их на квартал, потом снова пристроился у них в «хвосте», снова заехал вперед и, свернув в переулок, пропустил их вперед, стараясь не потерять из виду.
И все же я их потерял. Должно быть, они где-то свернули. Но где?
Я быстро пронесся по кварталу и, заметив в конце улицы зажженные фары, с облегчением отметил, что настиг-таки наконец свою добычу.
Дом, к которому меня привела погоня, находился в одном из респектабельных районов города, он стоял, погруженный в темноту. Я оставил машину в квартале от дома и начал пробираться к нему задворками.
Где-то залаяла собака, но она была на привязи. В таких районах, как этот, не очень-то приветствуются жильцы, содержащие собак. Я быстро нацепил седой парик, бакенбарды, очки в металлической оправе и намазал лицо гримом, чтобы придать себе старческий вид. Этой маской я пользовался довольно долго, но бандиты все же раскусили меня. Сейчас я снова надел ее — пусть думают, будто я не догадываюсь о том, что разоблачен. До тех пор, пока это входит в мои планы, пусть считают Эда Дженкинса твердолобым болваном…
На улице стоял охранник. Похоже, он не слишком серьезно относился к своим обязанностям. Вынув из кармана небольшой кожаный мешочек, который всегда был у меня при себе, я набил его кирпичной крошкой. Плотно набитый, такой мешочек представляет собой внушительное оружие.
Я начал осторожно подкрадываться к охраннику.
Минут через десять он наконец заметил меня. Рука его потянулась к поясу, мой мешочек со свистом прорезал воздух и обрушился ему на голову. Он рухнул как подкошенный.
Перешагнув через охранника, я подошел к одному из окон в задней части дома. На кухне никого не оказалось.
В конце длинного коридора мерцал слабый свет. Прислонившись спиной к стене, там сидел человек, в каждой руке у него было по пистолету. Склонив голову на грудь, он глубоко и мерно дышал. Я прошел мимо него, приблизился к двери, из-за которой доносились голоса, и немного помедлил. Потом без стука открыл дверь и шагнул в комнату. Она была обставлена как кабинет, в центре стоял огромный письменный стол. Лучи маленькой настольной лампы освещали лица присутствующих — бледное личико девушки с родинкой, крысоподобные черты ее спутника, в котором я сразу узнал одного из самых грязных и продажных адвокатов города, и громадного человека, сидевшего за столом.
Последний интересовал меня больше всего.
Он был бледен как полотно, с отвислой кожей и жирными пористыми губами, с двойным подбородком.
Его глаза отражали свет лампы и пучками сверкающих лучей посылали его обратно. Мне еще не приходилось встречать на человеческом лице более жестокого и безжалостного выражения, чем у этого типа, уставившегося сейчас на девушку.
— Итак, ты опоздала с условным знаком. Ему удалось удрать, и непонятно, каким образом. — Голос у него был тихий, мягкий, монотонный, лишенный всякой выразительности. Зато в глазах читалась беспощадная ненависть.
Девушка старалась тщательно подбирать слова, голос ее слегка дрожал, в нем слышались панические нотки, хотя она и пыталась скрыть свой страх:
— Может… он… прятался на чердаке?..
— Значит, его предупредили, — возразил ей бесцветный голос. — Тогда — кто? Кто его предупредил?
Босс с ледяным взглядом так увлекся допросом, что даже не услышал, как я тихонько открывал дверь. Впрочем, даже если бы он меня и услышал, то, скорее всего, принял бы за одного из своих охранников — лишь огромный стол был ярко освещен, все остальное помещение тонуло во мраке.
Я приблизился к столу.
Девушка уже пала духом, и голова ее поникла.
Человек за столом оторвал тяжелый взгляд от девушки и поднял глаза.
— Итак… — Голос его по-прежнему оставался бесцветным, хотя глаза поблескивали недобрым огнем.
— Итак, я приветствую вас, — сказал я. — Вот, зашел пожелать доброй ночи.
Я следил за ним, словно ястреб, надеясь увидеть, как предательски дрогнут мускулы на его лице и он потеряет самоконтроль. Но ничего подобного не случилось.
Его лицо оставалось непроницаемым. Взгляд был по-прежнему твердым и суровым, голос тоже не изменился.
— Ах вот оно что… Мистер Дженкинс собственной персоной. Входите, присаживайтесь, Дженкинс. Мы как раз говорили о вас.
Я подошел поближе, не сводя глаз с его рук. Крысиный адвокат опустил руку в карман пиджака, но его я не боялся — ему не хватило бы мужества выстрелить.
— Я зашел сказать вам, что вы все не правы. Когда я вышел от девушки, я постоял за дверью и прислушался, не станет ли она звонить по телефону или не подаст ли условный сигнал. Я слышал, как она три раза поднимала и опускала шторы, и сообразил, что под окнами стоит машина, а стало быть, у запасного выхода, скорее всего, тоже засада. Вот и все. И все же я решил встретиться с вами. Когда я увидел, что девушку повезли на разборку, я поехал следом. Хотел поговорить.
Сидевший за столом человек движением руки дал понять, что к девушке вопросов у него нет, при этом он не отводил взгляда от моего лица.
— Дженкинс, когда-то я уже говорил вам это, скажу еще раз. Можете занять место рядом со мной. У вас будут деньги, много денег. У вас будут люди, готовые выполнить любую грязную и опасную работу. У вас наконец будет возможность применить свои блестящие способности по назначению.
Я понимающе кивнул:
— Припоминаю. И сразу после этого вы обманули меня, утаив те бумаги.
На этот раз в его серо-голубых глазах промелькнуло подобие какого-то выражения. Видимо, он положительно оценил мои слова. Похоже, этот человек с мертвенно-бледным лицом и ледяными глазами все-таки был не лишен чувства юмора.
— И вы еще говорите об обмане! Вы ведь тоже кое-что увели у нас из-под носа. Так что будем считать, что вы вскрыли для нас тот сейф… ну, скажем, в качестве расплаты за свое надувательство. Уж не знаю почему, с завещанием ничего не вышло. Адвокат клянется, что собственноручно уничтожил его и что ни о какой подмене не могло быть и речи, и все же…
Я перебил его:
— Не стоит об этом. Вы обманули меня с самого начала, утаив две бумаги. А то, что случилось потом, — всего лишь проявление моего недовольства. А теперь я хотел бы получить эти бумаги, получить прямо сейчас, иначе моему недовольству не будет границ и вы окажетесь в сточной канаве.
— Дженкинс, я отдам вам эти бумаги, когда сочту нужным. Однако должен предупредить: либо вы принимаете мое предложение и остаетесь с нами, либо вас вынесут вперед ногами.
Я придвинул свой стул ближе и посмотрел ему прямо в глаза:
— Либо вы отдаете мне бумаги, либо вас ждут очень и очень большие неприятности.
Пальцы его вцепились в край стола так крепко, что даже ногти побелели, но ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Дженкинс, — произнес он спокойным ровным голосом, — несколько дней назад вы опять сунули свой нос в наши дела, и это обошлось мне в пятьдесят тысяч долларов. Я не могу позволить, чтобы подобное повторилось. У вас была возможность…