Грин Грэм
Можете вы одолжить нам своего мужа
Грэм Грин
Можете вы одолжить нам своего мужа?
1
Я не слышал, чтобы кто-нибудь называл ее иначе, чем Пупи, - ни муж, ни те двое, что стали их друзьями. Похоже, я был немного влюблен в нее (может, это и покажется странным в моем возрасте), потому что меня возмущало это имя. Оно совершенно не подходило такому юному и открытому существу - слишком открытому; она была в возрасте доверчивости, в то время как я - в возрасте цинизма. "Старушка Пупи" - я даже слышал, что так называл ее старший из двух художников по интерьеру, знавший ее не дольше, чем я. Такое прозвище скорее подошло бы какой-нибудь расплывшейся неряшливой женщине среднего возраста, которая пьет несколько больше, чем надо, и которую можно обвести вокруг пальца, как слепую - а тем двоим и нужна была слепая. Однажды я спросил у девушки ее настоящее имя, но она ответила только: "Все зовут меня Пупи"; сказала так, как если бы хотела навсегда покончить с этим. Я побоялся показаться слишком педантичным, продолжи я расспросы, - может, даже слишком старомодным, - так что, хотя у меня и возникает неприятное чувство всякий раз, когда я пишу это имя, она так и останется Пупи - у меня нет другого.
Уже больше месяца я жил в Антибе, работая над своей книгой - биографией графа Рочестера, поэта XVII в., - когда прибыли Пупи и ее муж. Я приехал в конце курортного сезона в маленький неказистый отель, расположенный вблизи моря недалеко от крепостных рвов, и мог наблюдать, как уходит сезон вместе с листвой на бульваре Генерала Леклерка. Сначала, даже до того, как деревья стали сбрасывать листья, потянулись домой иностранные автомобили. Несколькими неделями раньше между морем и площадью Де Голля, куда я ходил ежедневно за английскими газетами, я насчитывал четырнадцать стран, включая Марокко, Турцию, Швецию и Люксембург. Теперь же все иностранные номера исчезли, за исключением бельгийцев, немцев, одного случайного англичанина и, конечно, вездесущих номеров государства Монако. Холодная погода наступила рано, а Антиб ловит лишь утреннее солнце; тепла хватало для завтрака на террасе, но во время ланча безопаснее было находиться в помещении, иначе пить кофе пришлось бы в тени. На террасе всегда оставался продрогший и одинокий алжирец; он наклонялся над крепостными рвами и высматривал что-то, возможно, охраняя собственную безопасность.
Это было мое излюбленное время года, когда Жуан-ле-Пен становится запущенным, как закрытая увеселительная ярмарка с Луна-парком, заколоченным досками, и табличками с надписью Fermeture Annuelle на ресторанах "Пам-Пам" и "Максим", а Международные Любительские Конкурсы Стриптиза на Вье-Коломбер прекращаются до следующего сезона. Тогда Антиб принимает свой естественный вид - маленький провинциальный городишко с рестораном "Оберж де Прованс", полным местной публики, и старики сидят, попивая пиво или аперитив в glacier на площади Де Голля. Маленький сад, который окружает крепостные рвы, выглядит немного печальным со своими коренастыми крепкими пальмами, изогнувшими коричневые ветки; солнце по утрам светит без блеска, и только редкие белые паруса плавно скользят по пустынному морю.
Можете быть уверены, что англичане задерживаются осенью на юге дольше других. Мы слепо верим в южное солнце и чрезвычайно удивляемся, когда ледяной ветер начинает дуть над Средиземным морем. Тогда возникают перебранки с хозяином отеля по поводу отопления на третьем этаже, а кафель обжигает ноги холодом. Для человека, достигшего возраста, когда все, что ему нужно - глоток хорошего вина, кусочек хорошего сыра и немного работы, осень - это лучший из сезонов. Я помню, как меня возмутило прибытие художников по интерьеру именно в то время, когда я рассчитывал остаться единственным иностранцем; я молился, чтобы они оказались перелетными птичками. Они появились перед ланчем в ярко-красном "спрайте" - автомобиле, явно легкомысленном для их возраста, - они были в элегантной спортивной одежде, более подходящей для весеннего времени на мысе Кап д'Антиб. Старшему было под пятьдесят, и его седые локоны над ушами были слишком одинаковыми, чтобы быть натуральными; младшему было за тридцать, он был таким же брюнетом, как его спутник - седым. Я узнал, что их зовут Стивен и Тони, даже раньше, чем они подошли к конторке, поскольку они обладали звонкими, пронзительными, хотя и делаными, голосами; неестественными и поверхностными были также их взгляды, которые быстро обнаружили меня - я сидел на террасе с бутылкой ришара - и, отметив, что я не представляю для них интереса, скользнули мимо. Эти двое не были невежливы - просто они были сосредоточены в основном друг на друге, хотя, возможно, и не слишком глубоко, как пара, женатая уже несколько лет.
Вскоре я очень много узнал о них. Они сняли смежные комнаты в том же коридоре, что и я; правда, сомневаюсь, часто ли обе комнаты были заняты, поскольку вечерами, ложась спать, я нередко слышал их голоса то из одной комнаты, то из другой. Не кажусь ли я слишком любопытным? Но должен сказать в свою защиту, что участники этой маленькой печальной комедии вынудили меня стать ее свидетелем. Балкон, на котором я каждое утро работал над биографией графа Рочестера, нависал над террасой, где художники по интерьеру пили свой кофе, и их пронзительные, четкие голоса доносились до меня, даже когда они занимали столик вне поля моего зрения. Я не хотел их слышать, я хотел работать. В этот момент меня занимали отношения графа Рочестера с актрисой миссис Барри, но почти невозможно, находясь за границей, не вслушиваться в свой родной язык. Французский я еще мог воспринимать, как что-то вроде фонового шума, но английский не мог не слышать.
- Дорогой, угадай, от кого я получил сегодня письмо?
- От Алекса?
- Нет, от миссис Кларенти.
- Что нужно этой старой карге?
- Ей не нравится роспись стен в спальне.
- Но Стив, это же божественно. Алекс никогда не делал ничего лучше. Мертвый фавн...
- Я думаю, ей хочется что-нибудь более игривое и менее мертвящее.
- Старая развратница.
Они были определенно несносны, эти двое. Каждое утро около одиннадцати они шли купаться на маленький скалистый мысок напротив отеля - все осеннее Средиземноморье, насколько мог видеть глаз, было в их распоряжении. Когда они быстро возвращались в своих элегантных бикини, иногда бегом, чтобы согреться, у меня возникало ощущение, что купаются они не столько ради удовольствия, сколько ради упражнений - чтобы сохранить стройные ноги, плоские животы и узкие бедра для более таинственных и этрусских развлечений.
Они не бездельничали. Они гоняли свой "спрайт" в Кань, Ванс, Сен-Поль, в любое местечко, где имелась антикварная лавка, которую полагалось хорошенько обчистить, и привозили изделия из оливкового дерева, фальшивые старинные фонари, раскрашенные культовые фигурки - все это в лавке показалось бы мне безобразным или банальным, но, как я подозреваю, уже вписывалось в их воображении в некоторую схему декорации как нечто оригинальное. Не скажу, однако, что они думали только о своей профессии. Они отдыхали.
Я наткнулся на них однажды вечером в маленьком баре для моряков в старом порту Ниццы. В бар меня привело любопытство, так как я заметил стоящий неподалеку ярко-красный "спрайт". Они развлекали паренька лет восемнадцати, который, судя по одежде, был палубным матросом с корсиканского судна, находящегося в это время в гавани. Когда я вошел, они оба остро взглянули на меня, как будто подумали: "Мы его недооценили?". Я выпил стакан пива и вышел; когда я проходил мимо их столика, младший сказал: "Добрый вечер". После этого мы вынуждены были каждый день приветствовать друг друга в отеле. Выглядело это так, будто я допущен в нечто интимное.
В течение нескольких дней время для меня тянулось так же нудно, как и для лорда Рочестера. Он оставался в банях миссис Фаукард в Лезер-Лейне и принимал лечение ртутной мазью от оспы, а я ожидал значительную часть своих заметок, случайно забытую в Лондоне. Я не мог освободить его до тех пор, пока не получу свои записи, и моим единственным развлечением в течение нескольких дней была эта парочка. Когда днем или по вечерам они залезали в свой "спрайт", мне нравилось по одежде угадывать цель их экскурсии. Оставаясь всегда элегантными, они умудрялись выразить свое настроение простой заменой одного джемпера на другой: в баре для моряков они были одеты, как всегда, прекрасно, но чуть проще обычного; когда же они имели дело с лесбиянкой, торговавшей антиквариатом в Сен-Поле, на их носовых платках была отчетливо видна мужская строчка. Однажды, вырядившись в нечто, что я посчитал их самой старой одеждой, они отсутствовали целую неделю; когда они вернулись, у старшего был синяк на правой скуле. Они рассказали мне, что были на Корсике. Понравилось ли им там, спросил я.