Он посмотрел на меня с вызовом: - Конечно, нам очень неприятно оставлять вас на ланч одну, но я уверен, что Вильям присмотрит за вами.
- Вильям? - спросила она, и мне очень не понравилось, как она взглянула на меня - будто я не существовал. - О, вы имеете в виду мистера Гарриса?
Я пригласил ее на ланч в ресторан "Лу-Лу" в старом порту - мне больше ничего не оставалось делать, - и в этот момент пресловутый Питер появился на террасе. Она сказала быстро: - Мне не хотелось бы прерывать вашу работу...
- Я не верю в пользу голода, - сказал я. - Мне все равно нужно прерываться для еды.
Питер опять порезался во время бритья, и у него на подбородке был большой ватный тампон; это напомнило мне о синяке Стивена. Пока он стоял, ожидая, чтобы с ним заговорили, у меня создалось впечатление, что он знал все об этой беседе; она была тщательно продумана этой троицей, все партии расписаны, беззаботная манера заранее отрепетирована, даже пустячок по поводу пищи... Теперь же у них образовалась пауза, поэтому заговорил я.
- Я пригласил вашу жену на ланч в "Лу-Лу", - сказал я. - Я надеюсь, вы не возражаете.
Я удивился бы выражению мгновенного облегчения на всех трех лицах, если бы только мог вообще удивляться чему бы то ни было в этой ситуации.
6
- И вы не женились снова после того, как она ушла?
- К тому времени я уже стал слишком стар, чтобы жениться.
- А Пикассо женился.
- О, но я еще не так стар, как Пикассо.
Глупая болтовня продолжалась на фоне рыбацких сетей, драпировавших обои с изображением винных бутылок, - и здесь декорация интерьера. Иногда я мечтал о комнате, которая просто изменялась бы так же, как стареет с возрастом человеческое лицо. Рыбный суп с запахом чеснока дымился между нами. Кроме нас посетителей не было. Возможно, подействовала эта уединенность или направленность ее вопросов, а может быть, всего лишь rose, но неожиданно меня охватило приятное чувство, что мы близкие друзья. Всегда остается работа, - сказал я, - и вино, и хороший сыр.
- Я не смогла бы быть такой рассудительной, если бы потеряла Питера.
- Но ведь этого не может произойти, правда?
- Мне кажется, я бы умерла, - сказала она, - как кто-то у Кристины Россетти.
- А я думал, ваше поколение не читает ее.
Если бы я был двадцатью годами старше, я бы, может быть, сумел объяснить ей, в чем заключается самое плохое. Хуже всего то, что в конце так называемой "сексуальной жизни" единственная любовь, которая остается, - это любовь, принимающая все: разочарование, ошибку, измену; принимающая даже тот печальный факт, что в конце жизни не существует желания более глубокого, чем простое желание человеческого общения.
Она не поверила бы мне. Она сказала: - Я всегда ужасно плакала над стихотворением "Смерть". Вы пишете грустные вещи?
- Биография, которую я сейчас пишу, достаточно печальна. Два человека связаны друг с другом любовью, и однако один из них не способен хранить верность. Человек, умерший в расцвете сил, сгоревший дотла - а ему еще не было сорока, - и фешенебельный священник, притаившийся у постели, чтобы схватить его душу. Никакой уединенности даже для умирающего человека: епископ написал об этом книгу.
Англичанин, державший свечную лавку в старом порту, разговаривал у стойки, две старые женщины из хозяйской семьи вязали в конце комнаты. Вбежала собака, посмотрела на нас и снова убежала, свернув хвост колечком.
- Когда все это случилось?
- Почти триста лет назад.
- А прозвучало очень современно. Только теперь это был бы человек из "Миррор", а не епископ.
- Именно поэтому мне и захотелось написать об этом. На самом деле меня не интересует прошлое. Я не люблю исторические вещи.
Завоевание чьего-либо доверия - это примерно то же самое, что делают некоторые мужчины, соблазняя женщину: долго кружат вокруг истинной цели, пытаются заинтересовать и развлечь, пока наконец не наступит момент нанесения удара. Этот момент, как я ошибочно подумал, наступил, когда я просматривал счет. Она сказала: - Интересно, где сейчас Питер, - и я быстро спросил: - Какая кошка между вами пробежала?
Она сказала: - Пойдемте.
- Мне нужно получить сдачу.
В "Лу-Лу" всегда было проще пообедать, чем заплатить по счету. В нужный момент все имели привычку исчезать: старая женщина (ее вязанье осталось на столе), тетушка, помогавшая обслуживать, сама Лу-Лу, ее муж в своем синем свитере. Если бы собака до этого не убежала, она бы обязательно теперь исчезла.
Я сказал: - Вы забыли, вы говорили мне, что он несчастлив.
- Пожалуйста, пожалуйста, найдите кого-нибудь и давайте уйдем.
Итак, я вызвал тетушку из кухни и расплатился. Когда мы выходили, все вернулись на свои места, даже собака.
На улице я спросил ее, не хочет ли она вернуться в отель.
- Не сейчас - но я отрываю вас от работы.
- Я никогда не работаю после выпивки. Именно поэтому я предпочитаю браться за работу пораньше. Это приближает первый глоток.
Она сказала, что ничего не видела в Антибе, кроме крепостных рвов, пляжа и маяка, так что я повел ее по маленьким, узким улочкам, где из окон свешивалось белье, как в Неаполе, и где мелькали комнатки, переполненные детьми и внуками; над старинными дверными проемами, которые прежде вели в дома знати, были высечены украшения из камня; тротуары были заняты винными бочками, а проезжая часть - детьми, играющими в мяч. В низкой комнате на земляном полу сидел человек и расписывал ужасные изделия из керамики: пятнистых розовых лягушек, чудовищных рыб и свиней с щелью для монет. Позже эти изделия отправятся в Валлорис и будут проданы туристам в старинном месте, где часто бывал Пикассо.
Она попросила: - Вернемся к морю. - Итак, мы вернулись к пятну горячего солнца на бастионе, и опять я испытывал искушение рассказать ей, чего я опасаюсь, но останавливала мысль, что она может взглянуть на меня с пустотой неведения. Она присела на стену, ее длинные ноги в узких черных брюках повисли, как чулки, которые вывешивают на Рождество. Она сказала: - Я не жалею, что вышла замуж за Питера, - и я вспомнил песню Эдит Пиаф "Je ne regrette rien". Обычно такую фразу поют или произносят, ожидая возражений.
Я опять только смог повторить: - Вы должны увезти его домой. - Но интересно, что случилось бы, если бы я сказал: "Вы вышли замуж за человека, которому нравятся только мужчины, и сейчас он на пикнике со своими любовниками. Я на тридцать лет старше вас, но я, по крайней мере, всегда предпочитал женщин, и я полюбил вас, и мы еще могли бы провести несколько хороших лет вместе, прежде чем настанет время, когда вы захотите покинуть меня ради молодого человека". Но я сказал всего лишь: - Он, наверное, скучает по сельской местности и верховой езде.
- Хотелось бы, чтобы вы были правы, но на самом деле все гораздо хуже.
Поняла ли она в конце концов природу своей проблемы? Я ждал, что она объяснит смысл своих слов. Это немного напоминало роман, который колеблется на грани между комедией и трагедией. Если бы она поняла ситуацию, это была бы трагедия; если бы она пребывала в неведении, это была бы комедия, даже фарс - юная девушка, слишком невинная, чтобы понять, и мужчина, слишком старый, чтобы иметь смелость объяснить. Я полагаю, у меня вкус к трагедии. Я надеялся на это.
Она сказала: - Мы в самом деле мало что знали друг о друге, пока не приехали сюда. Знаете, вечеринки в конце недели, изредка театр - и верховая езда, конечно.
Мне было неясно, к чему она клонит. Я сказал: - Такие обстоятельства почти всегда приводят к напряжению. Вас вытащили из привычной жизни и столкнули вместе после традиционной церемонии - будто заперли в одной клетке двух зверьков, никогда прежде не видевших друг друга.
- А теперь он видит меня, и я ему не нравлюсь.
- Вы преувеличиваете.