— Квартира.
Пузырьков растерянно пожал плечами, не понимая, хорошо это или плохо.
Михаил Михайлович продолжал:
— Ты знаешь, у меня есть реорганизационный опыт. Применить его в условиях квартиры — дело несложное. Где стоит у тебя диван? Чудак: чуть ли не посередине комнаты. Он съедает площадь. Дра-а-а-гоценную площадь. Его надо сдвинуть в угол. А шифоньер сюда вот. Полезной площади будет больше. В комнате просторней. Согласен?
— Пожалуй! — ошеломленный напором, подтвердил хозяин.
— Тогда за дело! — провозгласил Михаил Михайлович, снял пиджак и повесил ею на спинку стула. В общем-то он был рубаха-парень. — А ну, друзья, взяли! Еще раз — взяли! К стенке, к стенке поближе. Ты, друг, заходи с той стороны. Ну!
Диван и шифоньер поменялись местами.
Михаил Михайлович вытер пот с лица и уселся за шахматный столик с видом человека, который шел мимо пруда или речки и, увидев тонущих неразумных детей, спас их.
На следующий вечер в квартире Пузырьковых снова прозвучали три звонка. Заложив руки за спину, Михаил Михайлович постоял на пороге каждой комнаты, потом так же загадочно, как и накануне, изрек:
— Дурак!
— Это ты про кого? — несмело поинтересовался папа Пузырьков.
— Про себя! — добродушно отозвался Михаил Михайлович. — Диван мы передвинули, это правильно. И шифоньер тоже. А книжный шкаф так и будет стоять на пути?
— Почему на пути? Он в стороне.
— В стороне! — саркастически повторил Михаил Михайлович. — Ничего себе в стороне! Весь вопрос, в какой стороне. Вернее, спросим, на какой стороне? Ответим: на южной.
Книги вытаскивали всей семьей и потому справились с этой работой еще засветло. Книжные шкафы оказались нетяжелыми. Но попутно выяснилось, что ковер повесили явно не на месте, с чем согласилась даже бабушка, а ведь о ее упрямстве передавались в семье легенды. И торшер приткнулся в угол «как неприкаянный». Следовало внести коррективы. К полуночи перестановку закончили, и Михаил Михайлович, так и не дав мата Алексею Ивановичу, ушел домой, сопровождаемый несколько даже чрезмерными благодарностями Пузырьковых. (Не спала даже Надя, за что и была на следующий день наказана двойкой по арифметике.)
До субботы Дубов приходил ежедневно. Он принес вычерченную дома «схему реорганизации». Дедушка стал звать его Мишей и помогал снимать и разбирать люстру. Под руководством его и бабушки женское население квартиры определяло, как лучше передвинуть газовую плиту на кухне. («Для двух газовщиков работы на полвоскресенья».)
— В воскресенье же мы собрались пойти в цирк… — захныкала Надя.
— Отложим, невелико дело, — неуверенно сказал папа Пузырьков.
В выходной утром раздались три звонка.
Дедушка, не спавший по стариковской привычке с пяти утра, как-то судорожно дернулся, одетый снова лег в постель, натянул на себя одеяло и сделал вид, что задремал.
Бабушка побледнела и тихонько прокралась в комнатку рядом с ванной.
Мама, накрывавшая на стол к завтраку, встала у косяка и безнадежно закрыла лицо руками.
Сам папа Пузырьков замер, держа зубную щетку на полпути ко рту, как будто беднягу поразил паралич.
Несмышленыш Надя проговорила, тараща глаза.
— Ничего себе, это он!
— Т-с-с! — легчайшим шепотом остановила ее мама.
Раздалась вторая серия из трех звонков. Потом третья.
Никто не шевелился, точно вся семья играла в живые картины.
На лице папы Пузырькова, отделенного от гостя непроницаемой дверью, блуждала блаженная улыбка.
Мама заулыбалась тоже и нежно посмотрела на папу.
Из дальней комнаты в столовую, одетый, но скинув туфли, в одних носках прокрадывался дедушка Пузырьков. Его душил смех, но старик крепился изо всех сил.
А звонок надрывался. И все сериями: три звонка, три звонка, три звонка…
С тех пор Дубов обиделся и больше не приходил. Папе Пузырькову пришлось подыскать себе нового партнера для шахматных баталий.
Бастион Пузырьковых отстоял свою независимость. Очередной реорганизации не произошло.
ГРОБЕ-ЦИЦЕРО
В субботу, когда Сережа совсем уже собирался домой, редактор вызвал его и строго сказал:
— Вот что, юноша, вы теперь репортер со стажем: месяц проработали. Есть серьезное задание: районный прокурор прислал статью. Тема важная: борьба с нарушением трудового законодательства. Но слог, признаться, корявый. Выправьте деликатно, а в понедельник забегите к прокурору и согласуйте.
И прибавил поощрительно:
— Не все вам сидеть на мелкой хронике.
Сережа испытал горделивое чувство — доверяют! — и в то же время расстроился: только что он спускался в типографию, заглянул к корректорше Зое и условился в воскресенье с утра отправиться на речку. А когда же править?
«Ничего! — подумал Сережа. — Возьму статью с собой и после прогулки, не заходя домой, — прямо в редакцию. Часа за два сделаю».
Утром он с Зоей плавал, калился на пляже, бродил по лесу. Завтрак в соответствии с заранее составленным планом организовали на берегу реки в уютном местечке. Зоя стала вынимать из сумки разную снедь.
— Эх, память девичья, — самокритически заметила она, — салфетку, конечно, забыла.
В карманах Сережи тоже не оказалось ни салфетки, ни скатерти. Но он с деланной небрежностью вытащил статью районного прокурора и положил на траву:
— Используем этот научный труд. От этого он ничуть не потеряет своей актуальности.
Уже по одной такой фразе можно было предположить, что и лице Сережи растет фельетонист — будущий сатирический гений районного масштаба.
На листки, усеянные мелкими машинописными буковками, были положены пирожки с жареными солеными огурцами — коронный номер кулинарного искусства Зоиной мамы, — а кроме того, колбаса, сыр и поставлены бутылки клубничной фруктовой воды. Сережа налил в бумажные стаканчики шипучку и провозгласил тост:
— Как друг, ты, Зоенька, должна чокнуться и выпить за поворот в моей журналистской карьере.
Чокнулись.
— Пью! — торжественно ответила Зоя и осушила стаканчик.
Так как в сумке была припрятана еще одна бутылка воды, тосты следовали один за другим: за будущее, за полет космонавтов на Марс, за благополучную сдачу Зоей экзаменов в пединституте.
Завтрак прервали для внеочередного купания. Потом Зое взбрело в голову плести венки, и она кидала их, поддразнивая Сережу и загадывая, скоро ли пристанет венок к берегу и выйдет ли опа замуж в этом году.
Потом, все так же дурачась, Зоя сложила из бумаги кораблик и пустила по реке. Но кораблик почему-то быстро пошел ко дну. Пришлось вслед ему пустить второй, и тут девушка загадала на Сережу: если кораблик пристанет к берегу, значит, Сережа в этом году женится, а если потонет, подобно первому, следовательно, газетная карьера его лопнет.
Второй бумажный крейсер — увы! — пошел ко дну. Зоя вскрикнула.
— Ты что? — снисходительно улыбнулся Сережа. — Веришь в приметы?
— Кораблики-то были из твоей статьи… — прошептала девушка и испуганно поглядела на Сережу.
— Прокурорской? — трагическим шепотом спросил Сергей. — Ой, что ты наделала!
Кинулись искать кораблики. Сергей даже нырял, пытаясь в зеленой глубине разглядеть белые листки, но все напрасно.
Конец прогулки был испорчен.
Когда шли домой — конечно, гораздо раньше, чем предполагали, — Зоя сама взяла Сережу под руку. Ей хотелось загладить свою вину, что-то придумать. Но сколько она ни соображала, никакого выхода из создавшегося положения не находилось.
«А ведь за такие штуки могут и уволить», — вдруг пришла ей в голову противная мысль.
Как нарочно, то же самое подумал и Сергей.
В понедельник он пришел в редакцию первым и стал ждать появления Бухалова, старого репортера, прошедшего, как говорится, огонь, воду и медные трубы. В память Сереже врезалась фраза, сказанная когда-то Бухаловым: