Одному гимназическому товарищу, Мише Полозову, Алеша рассказал о тайнах зёрновского дома и островцовских владений. Тот пожал плечами. «Воображенье, милый мой, воображенье. Пиши, у тебя получится». Но писать уж пробовал – выходило слишком просто. Запредельный мир на кончике стального пера не умещался. В него нужно уйти целиком, откликнуться на его зов, поддаться его воздействию. А возвратишься ли? и каким? Чудесное ходит рядом, но открывается избирательно, редко кому. Не дай мне бог сойти с ума, нет – лучше посох и сума.
Вербная суббота теплилась, огоньки разбредались по арбатским переулкам, колеблемые вешним ветерком. Пришла и пасха, зазвонила в полуночный час. Пошла крестным ходом вкруг церкви, где Пушкин венчался. Тут всё ясно, прописано. Чудо воскресения Христова свершилось тысячу восемьсот семьдесят лет назад. Тому много свидетельств, и прикосновение к чуду изменило ход мировой истории. Человек всей душой противится смерти. Попрать ее, попрать. Сливаются в восторге голоса. Воскресение твое, Христе спасе, ангелы поют на небеси. И распускается листва, и сердца раскрываются.
Алешин мистический дар никому не интересен. Что там ему привиделось, пусть помалкивает, чьи голоса услышал – не разглашает. Не то плохо будет. А тайное знание даровано ему только-только, года не прошло. Новичок он на этом поприще. Десятилетний провидец, что с нами будет завтра? Да, я что-то вижу. Вижу, как почти с рожденья моего охотятся за государем императором, как за диким зверем. Почему – черт их разберет. Не вышло… шесть раз не вышло… и вот – на седьмой раз – успех злого дела. Оставьте меня, не допытывайтесь. Я еще мал.
Вот уже и не мал – семнадцатилетний студент юридического факультета московского университета. Сирень цветет по всему городу, а виденья отрока Алексея, никому не поведанные, сбываются и сбываются. Бомбисты по своим норам, в Москве и Санкт-Петербурге, начиняют адские снаряды. Что худого сделал им государь Александр Второй? Прекратил без потерь Крымскую войну, освободил крестьян. Правда, продал Аляску, чтоб расплатиться с дворянством. Но иначе и нельзя было. Зато присоединил к России Приамурье и Дагестан. Кто вечно раскачивает лодку, не желая России добра? и тогда и сейчас. когда я, Татьяна, внучка Алексея Федоровича Зернова, это пишу?. Юноша Алексей уж видит ясно кровавую гибель Александра Освободителя и его супруги. Видит и храм на крови в Санкт-Петербурге. Кого предупредить, к кому воззвать? Светлая юность Алексея Зёрнова омрачена предчувствием. И оно оправдывается, когда Алексею уже двадцать один год.
Большая доля островцовского наследства положена в банк на имя Алексея до его совершеннолетия. Он ездит в дом Щегляевых – там сестры Софья, Наталья и Анна. У Татьяны сохранился девичий дневничок средней из девиц, Натальи. Ах! он дал котильонный бантик Ане… Разочарованье. А вчера у нас был Коля Савинков. (Главный эсер-террорист, убивавший по идейным соображениям, часто непонятным. Однажды лишь оступился – убрал любовника своей жены. Всё тайно, всё сходит с рук. Организация.).А молодой Алексей Зёрнов сватается к семнадцатилетней Ане, разбив, сам того не зная, сердце Наташи. Поет голосом, не лишенным приятности:
Я ль виноват, что тебя, черноокую
Больше чем душу люблю.
Женится с благословения родителей и селится в Островках весьма основательно, уезжая в Москву лишь на зиму. Но дар прозрения его покинул, и островцовский дом закрыл для него потайную дверь свою. Так часто бывает с людьми, вступившими на стезю взрослой жизни. Или-или. Жена родила Алексею Федорычу двоих сыновей и пятерых дочерей, младшей из которых была Ирина, Татьянина мать. Ей и достался драгоценный дар, уплывший из рук отца ее.
Ирина лежит в кроватке с широко открытыми глазами. Няня Марфуша крестится: «Господи, да что ж это дитя спать-то будет когда или нет?» Старый островцовский дом ходит ходуном. Молодые Иринины сестры и брат Володя (брат Саша еще не родился) прогнали призраки прошлого и заполнили дом будущим. Бездетная тетушка Софья Сергевна уж положила в банк крупную сумму на имя каждой из внучек до их совершеннолетия. А год на дворе 1905ый. Конечно, «простых господ» Зёрновых по старой привычке с островцовских времен любят и не подумают обидеть. Алексей Федорыч оставил без сожалений юриспруденцию и всецело посвятил себя имению. Весь в матушку Марию Степановну. Друг детства Ермолай Пронин у него управляющим. Выучился, оперился. Попробовал бы кто тронуть Алексея Федорыча – Ермолай глотку перегрызет. Да никто и не пытается. Господа бомбисты зря стараются. Ой, не зря.