– Что можно сказать ещё? – встав и подойдя поближе к виртуальному экрану, проговорила Ярая-Шевцова. – Температура тела значительно ниже нормы, неестественный цвет кожи, заметны обильные следы пота на постельном белье. Как я вижу по показаниям приборов, у пациентки также постоянно прыгает давление.
– Ты хочешь, чтобы я по изображению поставила ей диагноз? – обратилась к Антонине Ярой вернувшаяся в кресло Надежда. – И какое отношение эта женщина имеет к заданному мной вопросу?
– А ты её не узнаёшь? – неожиданно спросила в ответ государыня, указывая на остановленное и укрупнённое изображение женского лица, обрамлённого спутанными, начинающими седеть волосами.
– Кого? Её? – удивилась министр МВД, вглядываясь в черты лежащей на кровати пациентки.
Прогоняя в ускоренном темпе в своей памяти характерные приметы всех сколь-нибудь значимых разыскиваемых в последнее время по её министерству людей, она не находила никакого, даже приблизительного сходства с демонстрируемым государыней человеком:
– Почему ты решила, что я должна знать эту бедолагу?
– Присмотрись внимательнее.
– Нет, я точно эту женщину никогда раньше не видела.
– А вот здесь ты ошибаешься. – хмуро проговорила Антонина, возвращая параметры просмотра к первоначальным. – Именно эта девушка подавала нам кофе в тот день, когда я принимала тебя в Ярый род.
– Девушка? Ты шутишь? – недоверчиво посмотрела на подругу Надежда. – Да она как минимум наша с тобой ровесница. И не упрекай меня сейчас в том, что я снова напоминаю тебе о прожитых нами годах.
– Государыня, простите меня! – едва слышно прозвучало в это время из динамиков проектора. – Простите меня, пожалуйста!
Снова повернув голову к запущенной голограмме, Надежда успела увидеть слёзы покатившиеся из глаз привязанной к кровати женщины, с мольбой вглядывающейся в расположенную прямо над ней камеру видеонаблюдения. После чего диагностические приборы словно сошли с ума, запищав на все лады и замигав тревожными красными огоньками.
А лежащую на кровати больную, несмотря на все сдерживающие её ремни, вдруг несколько раз выгнуло дугой так, что казалось затрещали все её кости, после чего безвольное туловище упало обратно на кровать, мелко сотрясаясь всеми частями измученного недугом тела. Женщину обильно кинуло в пот, который мгновенно пропитал её больничную рубаху. Она пыталась ещё что-то сказать висящей над ней камере, но язык и губы свою владелицу уже не слушались, выдавая в эфир какое-то невнятное бормотание.
Напоследок женщина, обдав содержимым своего желудка вбежавших в палату медсестёр, быстро вколовших что-то в оголившееся бедро пациентки и уже устанавливающих ей на руку капельницу, успокоилась, потеряв одновременно с этим все остатки разума в затуманившемся от воздействия введённого препарата взгляде.
– И тем не менее это она. – ответила государыня на вопрос подруги, окончательно остановив воспроизведение и даже выключив после этого проектор.
– Та, что носила на экспертизу остатки моего недоеденного эклера и твоей недопитой настойки? А перед этим так отважно бросилась тебя от меня защищать? – уточнила министр.
И получила мрачный подтверждающий кивок в ответ.
– Чем же она тебе так – Надежда кивнула на погасшее изображение – насолила?
– Да в принципе почти ничем. – вздохнула Антонина, опуская взгляд на сцепленные в нервный замок руки. – Я сама простила её уже давно. И прощать там особо не за что. Да и не наказывала я её никак, по крайней мере, лично. Но ничего поделать с этим не смогла тогда и не могу сейчас.
– А ну-ка, подруга, с этого места давай поподробнее.
– Наш род не резиновый, как ты прекрасно понимаешь. Всех желающих, кто не связан с моей семьёй кровно, я принять в него не могу. Поэтому она через несколько дней после тебя вступила в слуги Ярого рода. – коротко взглянув на серьёзно глядящую на неё Надежду начала рассказ Антонина, указав подбородком на место погашенного видеоизображения:
– Это было уже четвёртое принятие стороннего человека в слуги нашего рода с подписанием соответствующей бумаги на таком же клятвенном листе, какой подписала и ты. И каждое из них, как и принятие непосредственно в род, сопровождалось минутой или около того полного опьянения обеих участниц ритуала после проставления подписи кандидатки и моего словесного признания принятия к нам нового человека. Слава Богу, моё опьянение с каждым разом становилось всё слабее по интенсивности и короче по времени. Сейчас я его почти уже не замечаю. Иначе могла б стать вполне законченной пьяницей. Были у меня в то время такие «весёлые» мысли о подкрадывающемся производственном алкоголизме. Хоть молоко за вредность выдавай самой себе. И, как ты понимаешь, никого вместо себя поставить было нельзя – в род или в его слуги может принять только глава рода или, в отсутствие или недееспособности оного, его заместитель, которого у меня нет до сих пор.