Днем я изучала Сан-Франциско, а вечера проводила в коммуне. Из всего многообразия мужчин мне удалось выбрать себе друга. И звали его Нейт. Два метра ростом, с рыжими, почти красными волосами, он сидел на диване и перебирал струны гитары.
Нейт был очень красив. По-своему красив. У него была аристократическая внешность. Мраморно-белая кожа, вытянутое лицо. Очень сдержанная мимика. И какие-то невероятно дурманящие глаза. Он смотрел так пристально, будто сквозь, в самую суть человека. Я больше никогда не встречала такого взгляда. Когда наши глаза встретились, я будто окаменела. Они были абсолютно черные.
– Ты вампир?
– Почему? Ты хочешь, чтобы я укусил тебя?
Ночи напролет мы гуляли по пустому городу и разговаривали. Он ненавидел солнце и выходил гулять только под вечер. Его папа-ученый бросил маму-художницу и ушел к стриптизерше. Свое детство он провел совсем один. Всю жизнь Нейт был аутистом и до пятнадцати лет не мог зайти в супермаркет, потому что там слишком много людей. Он рассказал мне, как зовут его игрушки, а первый вопрос, который он задал, был: «Ты боишься темноты?» Когда он процитировал мне разговор Лиса и Принца, я чуть не расплакалась. Каждая наша прогулка превращалась в коллекционирование его секретов. Я уважала его личное пространство и видела, что ему и так сложно подпускать меня ближе. Для примера: когда мне негде было ночевать, а у него в комнате стояла двухметровая кровать, он притащил мне матрас.
Он с трудом допускал кого-то до своей души, зато легко пользовался своей внешностью. По вечерам Нейт ходил на свидания, и тогда он надевал красивое черное пальто, одежду темных тонов и совершенно преображался. Девушки шли к нему вереницей. Я прекрасно понимала почему. Но ни с одной он не задерживался дольше чем на один вечер или ночь. Этого времени хватало на то, чтобы одурманить очередную жертву, но не доходить до личных разговоров. А потом он возвращался домой, надевал мягкие пижамные штаны, футболку с надписью «Stanford», заливал хлопья молоком и, уплетая их, рассказывал мне свои секреты. Несмотря на то что он был не моим типажом, я испытывала к нему вполне логичное влечение, ведь самое сексуальное в мужчине – это интеллект. Остальное – приятный бонус, но не более того.
Дом, в котором я жила, был волшебным. Люди появлялись из ниоткуда и исчезали в никуда каждый день. Каждый делился со мной своим опытом. Каждый день я обнималась минимум с десятью людьми, и каждый день я узнавала что-то новое. Для общества, в котором я выросла, все эти разговоры и обнимания просто так были неприемлемы. Мой мир и мое понимание того, что такое «хорошо» и что такое «плохо», менялись с каждым днем. Видишь ли, все то, что я считала утопией, оказывается, существовало, а значит, мои взгляды на мир все это время не являлись безумными. На белой стене гостиной нашего дома были выведены слова:
Out beyond the ideas of wrong doing and right doing there is a field.
I will meet you there.
– Rumi.
Я не знала, кто такой этот Руми, но эта надпись ударила меня тогда как молния в голову, хоть я и не до конца ее понимала. Ведь для того чтобы что-то понять, нужно это прожить. Мне это только предстояло.
Однако самого загадочного персонажа, что я там встретила, я еще не представила. Звали его Роб. С Робом мы познакомились, когда он сидел на диване и играл на гитаре, сошлись на музыкальных вкусах и стали дружить. Робу было за пятьдесят. Он был маленького роста, худой, в откровенно грязных вещах, покрытых краской, в самодельной хиппи-футболке и кепке со встроенным фонариком. В целом он выглядел как типичный бомж Сан-Франциско, которых здесь полно, но, поскольку я периодически видела его на территории чинящим то крышу, то водопровод, решила, что он «фиксер». Так тут называют людей, которые чинят все и сразу.
Ребята относились к нему с уважением, как я думала потому, что на всей территории не было ни одного другого взрослого. Как-то я сказала ему, что мечтаю научиться играть на гитаре.
– А в чем проблема?
– Не знаю…
– Давай так. Напиши мне три песни, которые хотела бы выучить. Я выберу одну наиболее подходящую и научу тебя ее играть.
Я назвала три песни. Он выбрал одну, в которой были практически все аккорды, какие только существуют, и пришел с распечатанным листком.
– Вот, держи песню Эди Седжвик «If you close the door».
Эди Седжвик была музой Энди Уорхола, светской фигурой и символом «Фабрики». С трагическим детством, анорексией, жесткой привязанностью к наркотикам, она горела ярче всех огней Манхэттена. Она жила мечтой и, конечно, умерла рано – в возрасте 28 лет – оттого, что была истощена жизнью. Эди написала и исполнила всего одну песню. Если человек написал всего одну песню – кто-то должен ее выучить.