- Все, достаточно, я ответила на все ваши вопросы по несколько раз, даже на те, которые показались мне бестактными. Если у вас есть основания подозревать меня в чем-то, вызывайте повесткой. Разрешите идти?
- Не разрешаю!
Он даже замахнулся, как мне показалось, с трудом сдержался, чтоб не ударить. Все, о чем думал, но не мог сказать вслух, выглядело так: «за что тебе все это, дочке подарок купить не на что, а тут целое состояние на голову свалилось, не дам тебе порадоваться». Если бы мы с Мишкой принесли ему пистолет Николаевича, вот бы он эту историю обыграл. Безусловно, нужно было молчать, но накопленная обида за смерть дорогих мне людей, за этот предвзятый допрос, за бездеятельность правоохранительных органов, за мысли этого борова сконцентрировалась в одном месте и прорвалась наружу. «И тут, Остапа понесло!»
- Вчера я потеряла замечательных коллег, которые относились ко мне по-отечески. Я даже не предполагала, что мне что-то будет завещано. Скажу честно, радости по этому поводу не испытываю, скорее большую ответственность, которую надо оправдать. А то, что вы не в состоянии купить подарок дочери, виновата, точно, не я. А вы вместо того…..
Договорить не удалось, он схватил меня за капюшон кофты, приподнял, тряс до удушения, а при этом еще и орал:
- Не трогай, мою дочь! Урою!
И, возможно, урыл бы, не появись другие полицейские. Он так вошел в раж, что само по себе появление посторонних, его не остановило. Даже в наручниках, продолжал кричать:
- Не позволю, оскорблять мою дочь.
Хорошо, что у меня была запись, а еще лучше, что это были не только хорошие полицейские, но еще и друзья Васильевича. Во время прослушивания записанного разговора, «боров» кричал, что подаст на меня в суд за несанкционированную запись. Замолчал и успокоился только после того, как мне предложили написать на него заявление. Заявление писать я не стала, «боров» принес извинение, с него сняли наручники, и он исчез.
- Виктория Викторовна, давайте, наконец-то, знакомиться, я ученик и друг Васильевича, и по-видимому, один из виновников того, что произошло. Зовут меня Эдуард Александрович. Васильевича уже не вернешь, но обещаю, все виновные получат по заслугам. Мне удалось добиться, это дело объединяем с делом Гнусавого ( Васильевич сказал, это вы его так ловко обозвали, на самом деле, он Свищев) и забираем в свое ведомство. Вот вам моя визитка, со следователем, который на вас напал, вы больше не пересечетесь. Кстати, ему вы успели присвоить кличку?
- Боров.
- Потрясающе, боюсь спросить, а мне?
- Я только отрицательным персонажам их присваиваю.
- Вика, Васильевич вас очень ценил, если возникнет проблема с трудоустройством или какие-то другие проблемы, не стесняйтесь, звоните, чем смогу, помогу.
В день похорон шел бесконечный дождь. Похоронили рядом с Надеждой Николаевича, в закрытых гробах. Васильевича не разрешили открывать, потому что сильно обезображено лицо, а Николаевича, за компанию, потому что дождь. Дождь стеной, всю процедуру провели в ускоренном темпе, народ убежал по машинам. Только Надежда Петровна, казалось, не замечает непогоды. Она поправляла цветы и венки, что-то шептала себе под нос. Мы с Мишей и ее сыном терпеливо ждали. Наконец, она сказала:
- Вика, я заплатила за место, рядом с Васильевичем, сразу заказала оградку на четверых, через неделю обещали поставить. Пообещай мне, похоронить меня здесь.
- Мама, ты поедешь со мной, я тебя здесь одну не оставлю, тебя внуки ждут.
- Никуда я с тобой, сын, не поеду, останусь с ним, поэтому и обращаюсь к Вике. Обещаешь?
- Обещаю. Только, пожалуйста, не надо спешить, пожалейте меня, посмотрите на мои волосы.
- Боже, Вика, миленькая ты моя, зачем же ты так близко принимаешь чужое горе?
- Вы мне не чужие, идемте, а то простудимся.