- Даже, если нам не нравится ее выбор, она имела на это право, а мы не в праве ее судить.
В день похорон Надежды Петровны, опять шел дождь. Ее пожелание мы выполнили. Вакантных мест в оградке больше не было. Посередине, лежали два неразлучных друга, а рядом с каждым по его Надежде.
Перед отъездом в свой Израиль, сын Надежды Петровны передал мне сверток, на конверте было подписано: «Вике» и мой телефон. Значит, она на самом деле не планировала жить и это последний привет. Мы встретились в кафе, разворачивать такой подарок в публичном месте мне не хотелось. Дома, я бережно развернула пакет. Сверху была замечательная фотография, где они вчетвером, не знаю, случайно ли, но в том же порядке, как на кладбище. На обратной стороне подпись: «Вика, мы все тебя очень любили, будь счастлива». Было еще письмо и толстая, сильно потрепанная тетрадка. В коротком письме: « Вика, рука не поднимается выбросить. Это не совсем дневник, долгие годы я записывала кулинарные рецепты, дачные секреты, интересные высказывания, стихи и иногда свои мысли. Я видела, как бережно ты хранишь дневник Виолетты. Может быть, рядом найдется место и моему? Если нет, я не в претензии, тогда сожги его в своем гостеприимном камине».
Мишка звонил почти каждый день, совесть его, видимо, мучала и он постоянно спрашивал:
- Вика, скажи честно, может мне уволиться?
На что я абсолютно честно отвечала:
- Хоть у меня и хандра, но ты лучше работай, потому, как, хандра помноженная на хандру никакого счастья нам не принесет, лучше приезжай на выходные.
Осень выдалась аномально дождливой. Я, под эту музыку дождя, обленилась вовсе. Давно уже, не была на кладбище, да и просто в городе. Больше месяца не заводила машину, аккумулятор приказал долго жить. Предпринимать что-то самой не хотелось, ждала Мишку. Мама каждый день на общественном транспорте утром ехала к Нике, помогать ей, управляться с детьми, а вечером с сумками продуктов возвращалась электричкой домой и начинала готовить ужин. Я понимала, что поступаю по-свински, но ничего, кроме, общественного порицания себе не назначала, просто плыла по течению, в ожидании волшебного пинка.
Я уже изрядно проголодалась, а мамы все не было. По времени электричка пришла больше часа назад. Позвонила Нике, заранее настроившись поворчать за то, что не предупредили, что мама не приедет. Но Ника сказала, что мама уехала, как всегда. Ее телефон не отвечал. Я еле брела под дождем, по темной, грязной, проселочной дороге, думая о том, что мама ежедневно проделывает этот путь, в то время как, машина просто стоит во дворе, а я просто лежу на диване. Путь до станции оказался на много длиннее, чем я его представляла, проскакивая на машине.
Платформа была пуста. Я стояла, раздумывая, что дальше делать?
- Вика, ты?
- Да мама.
Я с трудом ее разглядела, она сидела, прислонившись к будке по продаже билетов, маленькая, скрючившаяся, промокшая и продрогшая, рядом, как укор совести, стояли две большущие авоськи с продуктами.
- Что случилось?
- Неудачно вышла из вагона, ногу подвернула, не могу идти.
- А почему на звонки не отвечаешь?
- Хотела ответить, взяла неловко, телефон улетел вниз по насыпи.
- Идти совсем не можешь?
- Давай попробуем.
Мама попробовала встать, опершись на меня, но со стоном опустилась назад.
- Скорую вызываем?
- Вика, какую скорую? Куда же я такая мокрая поеду?
Долго не удавалось найти машину. Когда мы попали домой, мама окончательно промокла и замерзла. Самостоятельно она не могла даже раздеться, пальцы не разгибались. То, что она не сопротивлялась и не стеснялась, свидетельствовало о том, что ей совсем плохо. Сапог еле сняли, нога была сильно опухшей и покрасневшей. Я вытерла маму полотенцем, надела теплый, махровый халат, растирала руки и думала, совсем недавно, когда мама приезжала к нам в отпуск, у нее всегда были красивые, ухоженные руки, сейчас это натруженные, морщинистые со сломанными ногтями руки человека, занимающегося тяжелым, физическим трудом.
- Мама, может, все-таки вызовем скорую?
- Потерплю до утра, там посмотрим. Прости, без ужина тебя сегодня оставила.