Я посидела на той скамеечке, где вчера нашла маму, исследовала все дырки, но спуститься вниз по глинистой насыпи не решилась. Дорога домой, которая по теории, должна быть легче, стала просто не выносимой, от количества глины на подошвах, ноги не поднимались, да и отрицательный результат давил сверху. Ника, наверняка, не поверит в мои «подвиги». По дороге я заглянула в местный ларек, купить сигареты, на витрине, на самом видном, месте лежал мамин или очень похожий на него телефон. Я набрала мамин номер, раздался знакомый звонок. Есть еще честные люди, какой-то подросток нашел и принес в магазин.
- Девушка, а вы знаете этого мальчика?
- В лицо знаю, частенько хлеб покупает.
- Посчитайте мне самую большую шоколадку и передайте, пожалуйста, мальчику, он меня просто спас.
- Хорошо, передам. А мне ничего не полагается?
- Вам?
- А кто вам его отдал?
- Извините.
Я вытащила кошелек, достала купюру, достоинством пятьдесят гривен. Продавщица с жадностью, заглядывала в мой кошелек. Я добавила еще одну такую же купюру, выражение лица изменилось, выражало смятение. Очевидно, она не надеялась и на две, но то, с какой легкостью их получила, наводило на мысль: «не продешевить бы». Наглость ее мне не нравилась, и совсем не хотелось идти на поводу. Пауза затянулась, в результате несанкционированного отъема информации удалось узнать: «Господи, пожалуйста, двести, а то ребенка в сад не примут». Помочь от имени Господа – святое дело. Я достала еще три купюры и не удержалась от комментария:
- Двести за сад и на шоколадку вашему ребенку.
Девушка потеряла дар речи, так и стояла, раскрыв рот, пока я не ушла.
- Господь бы сделал это, поделикатнее, опять заплываю за буйки, - подумала я.
Телефон нашелся, замечательно. Но зачем же я так с девушкой? Помогла решить проблему, а вот радости на ее лице не было, как, впрочем, и у меня. «Надо так давать, что бы можно было взять», читали нам в детстве, это про меня.
Еле отмыла кроссовки, был даже соблазн выбросить. Но сегодня я буду себя перевоспитывать. Можно пойти по легкому пути, ждать, когда приедет Мишка и решит проблему с машиной. Но сегодня я не ищу легких путей. Иду к соседям, у которых много транспорта. Ребята легко откликнулись на мою просьбу, нашли какие-то «крокодилы» «подкурили» и даже обиделись, когда я предложила заплатить.
Когда Ника позвонила, я была уже в ее дворе.
- Телефон не нашла?
Вопрос предполагал отрицательный ответ, но, извини, Ника, сегодня ты ошиблась.
- Нашла и даже в рабочем состоянии.
- Хорошо, вечером постараюсь забрать. Сейчас отвезу маме поесть, выясню, как дела и позвоню тебе.
В голосе была сталь. Ни о чем не просит, не рассчитывает на меня, наверное, наехала на своего очкарика, что бы вместо работы с детьми остался.
- Ника, я у твоего подъезда, уже захожу.
Очкарик, как я и предполагала, был дома, он больше всех мне обрадовался, сразу попытался сбежать на работу.
- Вика, ты на машине?
- Да.
- Это замечательно. Тогда я беру еду и едем на твоей.
- Может, я на работу? А Вика съездит одна?
- Не может, мы быстро.
По дороге я спросила:
- Ника, ты почему его так прессуешь?
- По-другому, не получается, он реагирует только на толчки, без них зависает в невесомости.
- Это гениально! Я никак не могу понять, что со мной, а я ведь тоже зависла в невесомости.
- Виси, на здоровье, но не будь такой эгоисткой, думай о маме.
- Я исправлюсь.
В больнице, не смотря на промозглую осень, еще не топили, в палате на восемь коек душно и холодно одновременно. Мама очень обрадовалась, увидев нас вместе. Ника пошла к врачу, а я сидела на краешке кровати, уговаривала съесть еще ложечку и поняла: припозднилась я с рокировкой. Я уже очень взрослая девочка, а мама вдруг незаметно резко сдала и постарела.