- Привет, ты как тут оказался? Почувствовал, что я тебя ругаю?
- Привет, мама твоя позвонила.
- Зачем?
- Вика, она правильно сделала, прости, что я сам не догадался предложить помощь.
- Давай, отойдем куда-нибудь, мне надо срочно закурить.
- Ежик, ты мой, давай я тебя лучше обниму, ты спрячешь колючки и расскажешь о своих планах на сегодня.
Колючки действительно спрятались, было так хорошо, что не хотелось ни в какой дурацкий офис.
- Миш, может, не будем сегодня туда заходить?
- Будем, Вика, будем. Идем, это просто пустое помещение.
Мишка сорвал бумажку с печатью, открыл дверь, и мы, взявшись за руки, шагнули вперед. Никаких бумаг нигде не валялось, по-видимому, следователи и наш бухгалтер куда-то все пристроили. Была только полугодовая пыль, сквозь которую едва проглядывали, обведенные мелом, человеческие фигурки. В уголочке, где пили чай, стояла нетронутая ваза с любимыми сосательными конфетами «дюшес». Они даже конфеты любили одинаковые, не сговариваясь, мы стали раскладывать их по карманам.
- Мишка, я не хочу никогда сюда приходить.
- Не хочешь, не приходи, обсудим дома, давай на выход. Подожди меня у машины, можешь даже покурить. Я зайду к соседям, договорюсь на счет уборки.
Мне потребовалась помощь, и Мишка стал прежним.
- Договорился?
- Да. Завтра нужно подъехать, проверить и забрать ключи. Ну, что, отвезем конфеты?
Отвезли конфеты, поделили по счету между Николаевичем и Васильевичем, Надежда Петровна их терпеть не могла. В другой жизни, когда конфет оставалось мало, они всегда делили их поровну, а если их количество было нечетным, последнюю пилили ножом пополам. Было смешно, но они на полном серьезе делали это всегда, говорили, с детства. Мы еще долго сидели на короткой скамейке, я слышала ровное биение «починенного» сердца, хотелось покрепче вцепиться в его плечо и не отпускать, «пока смерть не разлучит».
- Вика, поехали.
- Да, конечно.
- Неужели, он опять домой и примчится, только тогда, когда меня опять нужно будет спасать? – думала я.
- Вика, о чем ты так напряженно думаешь и стесняешься спросить?
- Думаю, что нужно пойти в квартиру Николаевича, одна боюсь.
- Моя кандидатура не подходит?
- Подходит.
- Вика, я тебя чем-то обидел?
- Нет.
- Звучит, как да, прости меня.
Когда я остановилась на площадке перед домом Миши, несколько минут он сидел, как застывшая мумия, потом сказал:
- Вика, пожалуйста, так ездить не нужно. Если ты не «против», поеду с тобой, но завтра мне к девяти на процедуры.
Доехали в абсолютной тишине, я все время себя тормозила, прекрасно понимая, что после недавней операции на сердце, волнения по поводу моей дурости ему совсем ни к чему. Все чаще и чаще себя не понимаю. Переживала, что не принимает моей помощи, знаю, что нельзя волноваться, искренне хочу сделать все, чтобы облегчить ему жизнь, а делаю головную боль. Зачем?
Проходя мимо мамы, я видела, как она напряглась в ожидании, что я и ее «отпинаю» за то, что она позвонила Мишке, а услышав «спасибо», счастливо разулыбалась.
В квартиру Николаевича войти было легче, чем в офис, здесь не происходило кровавых событий. Но перешагнув порог и включив свет в мирной прихожей, где на вешалке висела кожаная куртка, знакомая до боли кепка, зонт, стояли начищенные осенние ботинки спазм перехвативший горло, был ничуть не меньшим, чем от обведенных тел в офисе. Мы с Мишкой ревели и ревели на пару, уговаривая друг друга остановиться.
- Миш, я первый раз зашла в квартиру и теперь она моя, но я не испытываю никакой радости, я не представляю, что мне делать. Вот, что мне делать с курткой?
- Вика, у тебя нет никакой необходимости принимать решение сегодня и даже послезавтра. Почему ты все время спешишь? Давай, пока мы будем приходить сюда плакать.
- Мишка, удивляюсь, как ты умудряешься находить решения, там, где их нет, в принципе.