Выбежав на улицу, я шла на запах приторно горелого масла, за углом, прямо на улице, жарили чебуреки. Обычно, пробегая мимо, я думала:
- Неужели это можно есть?
Сегодня таких сомнений не было, я съела его, не успев дойти до машины, и подумала:
- Не вернуться ли за вторым?
Остаток дня было решено посвятить «шопингу». Огромные, недавно появившиеся супермаркеты еще поражали своим изобилием и навязчивым сервисом. Зная, что более свежие продукты, спрятаны в глубине витрины, я пыталась что-то оттуда извлечь и тут почувствовала знакомый запах «Кашарель». Я чуть не потеряла сознание - это он. Но лишь пожилой интеллигентный мужчина, похожий на преподавателя ВУЗа, неспешно катил тележку.
В этот день мне посчастливилось подняться домой на лифте. На кухне стояли не разобранные пакеты, на сковороде жарилось мясо, квартира стала обитаемой. Два коротких, один длинный звонок. Я вихрем несусь к двери - ОН. У двери стоит мужчина в рабочем комбинезоне с каким-то логотипом и оранжевым ящичком. Он что-то говорит, но я смотрю мимо за спину, на лестничной площадке никого больше нет.
- Это вы звонили?
-Это я звонил. Кабельное телевидение заказывали?
Я кабельное телевидение заказывала, но это было в другой жизни.
- Нет, не заказывала.
И я бесцеремонно захлопнула дверь. Два коротких один длинный.
- Девушка, тут ваш адрес.
- Я вообще не смотрю телевизор.
Мясо подгорело и стало жестким. Не покидало чувство обиды. Сегодня перестал быть только «нашим» звонок – два коротких один длинный и запах «Кашарель».
На следующей неделе я добила четыре оставшихся адреса, разочаровалась во всех сослуживцах, выиграла, таки, отложенный суд, еще раз залепила глазок Елизавете Петровне, но на этот раз, это меня, увы, не рассмешило…
Прошел еще один бесконечный месяц ожиданий. Приближался Новый год, последний год двадцатого столетия. Родственникам я, извинившись, сказала, что встречаю Новый год с сослуживцами, а сослуживцам, что с родственниками, а сама решила быть дома, ждать. Но не может же Он оставить меня одну в такой праздник?
Была елка, под ней - подарок любимому. Стол сервирован на двоих. Давно уже выступил президент, отстреляли салюты и даже притихли соседи, а я все сидела в оцепенении. Я даже ни о чем не думала, знала точно, ничего нового уже не придумать. В день рождения он пришел, когда я начала праздновать, достала из холодильника свой фирменный салат из морепродуктов, налила шампанское в оба фужера, «чекнулась» сама с собой, выпила за себя и за него. Едва попробовав салат, начала реветь, рыдать, хлюпать и даже причитать. Надо прекратить делать этот салат, он раздражает слезные железы. К стати, рецепт этого салата мы привезли из Франции, ходили с Виком на мастер-класс от шеф - повара.
В новогодние праздники мы с Виком ездили в Карпаты, кататься на лыжах. В этом году я отказала себе в этом удовольствии, прекрасно понимая, что лучший способ борьбы с хандрой поменять обстановку, но это была только теория.
На третий день праздников, я почувствовала озноб, морозило, градусник показывал тридцать девять, обычно такая температура была связана с ангиной. Горло - воспаленное с белым налетом, это была она. Эта болезнь не могла застать меня врасплох, я с ней знакома с детства, точно знаю, как ее лечить. Но температура обычно бывает очень высокой, дня три будет кошмар. Раньше, пока я не научилась водить машину, при высокой температуре мне снился один и тот же сон - я за рулем грузовика, горная дорога, с одной стороны пропасть, я не знаю, как остановить автомобиль, очень боюсь и просто кручу руль и жду, когда закончится бензин и автомобиль сам остановится. Иногда приходилось «крутить руль» по три - четыре дня. Я просыпаюсь, сон обрывается, засыпаю – продолжается. После того как я научилась водить машину и узнала, как ее остановить, сон сменился.
Теперь при высокой температуре мне снится, что я в состоянии свободного падения, не могу пошевелить ни руками, ни ногами, приближается земля, страшно и надежда только на то, что чьи-то руки подхватят, не дадут разбиться. И когда они, наконец- то, подхватывают, температура отступает. Руки эти большие, мягкие, а о том, чьи они, я догадываюсь, но боюсь не только говорить, даже думать. Этот же сон был и на этот раз, а в перерывах бодрствования я продолжала думать: