Страх берет верх над Марселем, ведь Ребекка не слушает его. Страх не за себя, а за ту, которую он любит. За выполненное обещание, что он никогда не причинит ей боль.
Сидя на коленях, рядом с ней, Марсель проклинает Клауса, ведь чтобы он не сделал, Ребекка будет любить его, потому что он ее брат. Ребекка будет любить семью больше, чем Марселя. Их любовь умерла.
И Ребекка себя проклинает. И то, что выжила. И то, что Марсель дал ей все, о чем она мечтает, но она живет прошлым. И то, что их любовь умерла. Ребекка просит Марселя уйти, и остается одна. Остается сидеть в пустой комнате и догорать в одиночестве, ведь огонек в ее глазах догорает.
Ведь прошлое не изменить, настоящее не собрать воедино, и будущее не построить без тех, кого Ребекка любит даже больше себя.
Ребекка жила пять лет в разлуке с теми, кого любила. Она не могла даже позвонить ни сестре, ни братьям, ведь понимала, что это опасно, и она должна жить новой жизнью рядом с мужем, дочерью и Чарльзом. Дни разукрасились в черные тона и все, что есть вокруг, потеряло смысл, только череда календарных чисел, только черный мир, несущий пустоту.
Марсель смотрит на панораму города, теперь все это принадлежит ему. Теперь он король. Жерард оборачивается, когда слышит шаги на лестнице. Чарльз поправляет школьную сумку, целует Ребекку в щеку, и уходит, ведь его уже ждет водитель, который должен отвезти его в школу. Рейчел прижимается к матери, а Ребекка целует дочь в носик, и сажает в детское кресло, когда переступает порог кухни. Она вздрагивает, когда руки мужа ложатся на ее плечи.
— Я знаю, что тебе одиноко, прости, Ребекка, я хотел сделать тебя счастливой и защитить нас, — шепчет ей на ухо Жерард.
— Я счастлива, — врет Ребекка и, обернувшись, целует мужа в губы.
Марсель уходит, спеши т в компанию, а она брошена в одиночестве, и за пять лет Ребекка смирилась, или делала вид, что смирилась, играет свою роль. Ребекка видит чашку кофе с лимоном на кухонном столе. Марсель сделал для нее кофе, как и всегда. Он заботится о ней, и блондинку это радует. Она пьет кофе, стоя у окна и смотря на панораму Нового Орлеана.
В ее черном мире появился свет только спустя пять лет, когда она уже ничего не ждет, но получает смс со скрытого номера: Тетя Ребекка, сегодня вечером в нашем старом особняке. Хоуп.
Часть II. Струна звучит, пока жива.
Все так як ти хотів:
Самотність і пустота.
А ми разом бути могли,
А ми ходили б у кіно.
Всё так, как ты хотел:
Одиночество и пустота.
А мы вместе быть могли,
А мы ходили бы в кино.
С.К.А.Й. — Струна.
Италия. Флоренция. Сейчас.
Неторопливый звонок в дверь и Пирс с осторожностью идет открывать дверь, проверяет наличие ножа, который всегда держала рядом с собой, выработанная привычка.
Кетрин уже давно не ждет, что кто-то позвонит в дверь их с Элайджей дома, не ждет уже как пять лет. Все так, как он хотел: Одиночество и пустота. Кетрин думает, что они вместе могли быть. Ей нужен только он, но ему все равно. Кетрин думает так уже как пять лет, и ей все равно, потому что Элайджа не вернется. Она любит его больше жизни и теперь пытается отвлечься от всего. Она порой сидит на кухне, до утра, смотрит на восходящие солнце, и думала, что оно всходит не для нее, не для них. Элайджа никогда не войдет в эту дверь и не скажет: « Привет. » Кетрин думает об этом и мысли словно разрывают ее на мелкие части, а кулак ударяется о гранитную столешницу. Натянутая струна звучит, пока жива. Вот и Пирс жива, пока натянута нить ее жизни.
Чем дальше, тем счастливее воспоминания и тем ей больнее.
Три недели назад.
Все, как он хотел: Одиночество и пустота. Кетрин словно перестала быть самой собой. Их дочери уже десять месяцев и она пытается улыбнуться наблюдая за спящей в кроватке малышкой, а Дэниал сдержал свое слова и стал самым настоящим защитником для матери и сестры. Он часто говорит об отце, по которому скучает, и не видит, как мать отворачивается от него, чтобы скрыть подступающие слезы. Дэниал говорит, что он сильный, а Кетрин ухмыляется и говорит сыну, что сильной должна быть она.
Дэниал не видет слез матери, ведь она позволяет себе лить слезы только когда малыш засыпает. Она привыкла засыпать в одиночестве, в пустой постели. Она привыкла брать в свои руки его пиджак, вдыхать запах любимого человека и знать, что он не вернется. Элайджа не вернется. Он ушел забрав с собой воздух, и Кетрин дышит через силу. Она дышит только когда прижимает к своей груди его пиджак и вдыхает такой родной запах любимого мужчины. Она позволяет себе проливать слезы только под покровом ночи, когда прижимает к своей груди его пиджак. С наступлением рассвета она вновь будут улыбаться сыну и окружающем, убеждая всех, что она в порядке и сильная, ведь это так просто скрывать то, что ты все еще любишь, и Кетрин будет любить Элайджу пока жива, и проливаешь слезы с наступление ночи.
Все, как она хотела: Одиночество и пустота. Только стакан на столе, и уставшая душа, хотя Элайджи кажется, что и души у него нет, если он так поступил с той, которую любил больше жизни. Он оставил ее и их детей, чтобы защитить их, сохранить их жизни. Он знает, что не вернется туда, ведь она никогда не простит его, даже не пустит на порог дома, не позволит увидеть детей, и внутри Элайджи пустота, когда он думает об этом, и эту пустоту он заполняет алкоголем. Элайджа ушел и теперь в его руках бутылка пива.
— Не думал, что ты пьешь пиво, — ухмыляется Клаус проходя в комнату.
— Подстраиваюсь под аудиторию, брат, — ухмыляется Элайджа, делая несколько глотков.
— Ты все правильно сделал, — хмыкает Клаус.
— А ты все разрушил, — кивает головой Майклсон. — А я ведь был счастлив и мы ждали второго ребенка. Девочку.
— Не осуждай меня, Элайджа, ты сам оставил все, — Клаус садится рядом с братом.
— Потому что я дал слова, что защищу свою семью любой ценой, — вздыхает мужчина. — Это ты выдал нас и подверг опасности, когда все уже затихло.
— У меня не было выхода, — разводит руками Клаус. — За мной был хвост из наемников, которым был нужен я.
— Выход есть всегда, брат, — Элайджа поднимается с дивана. — Я возвращаюсь к Катерине. Мне нужна только она.
— Да-да, — начинает Клаус беря в свои руки бутылку пива. — Тебе нужна только она, но ей уже все равно. И, что ты будешь делать?
— Ползать на коленях пока она не простит меня! — кричит Элайджа запуская бутылку в стену.
— И где твое достоинства брат? Тобой уже столько лет управляет эта шлюха, — спокойно произносит фразу Клаус.
— Я ее люблю! — Майклсон даже не понимает в какой момент руки брата сдавливают его горло. — Не смей так говорить о матери моих детей и той, которую я люблю. Сколько раз я прощал тебя? Был на твоей стороне? Пачкал свои руки кровью, когда это тебе было нужно? Довольно! Я ухожу! Кроме любви Катерины, у меня больше ничего нет.У меня было все, что я хотел. И я все потерял. И я за нее буду бороться.
Элайджа отпускает свои руки с шеи брата и Клаус Майклсон жадно ловит воздух и понимает, что это конец.Жизнь такая странная. Вчера Элайджа был счастлив, а сегодня просто жив. Вчера Элайджа возвращался домой, а сегодня он потерял дом. Сегодня Элайджа уходит, чтобы вернуть все, что у него было. Сегодня он готов ползать перед ней на коленях, чтобы он простила его. Сегодня он будет бороться за то, чтобы у них было завтра.
Италия. Флоренция. Десять месяцев назад.
— Элайджа? — застывает она, и поднимает взгляд на появившейся перед ней фигурой, ничуть не скрывая своего удивления.
Он тепло улыбается, действительно, радуясь встречи, и опускает взгляд, зная, что под сердцем девушка носит их ребенка, зная, что он виноват перед ней. Кетрин рада возвращению мужа, который так долго отсутствовал, пытаясь помочь Клаусу скрываться, и она кидается ему на шею, сокращая разом расстояние между ними, нежно целует в губы, выражая тем самым такую долгую тоску, да и он чувствовал себя виноватым, что он оставил ее в одиночестве. Кетрин была в одиночестве год. Ровно десять месяцев, как он оставил беременную жену, их сына, их новый дом, но его отсутствию была особая причина: конторы разыскивали их по всему миру, ведь Клаус выдал себя под именем брата, и это не предвещало ничего хорошего, что могло бы быть. И Элайджа уехал, чтобы им больше ничего угрожало, их детям, их семье. И его возвращение означало лишь одно, что беды позади и старший Майколсон теперь не оставит их. Кетрин предпочитала так думать.