— Ну, как дела? — спросил О'Мара.
Тодрилл улыбнулся О'Маре, встал и пошел к бару. Громким голосом заказал двойной вермут и вернулся с выпивкой в руке.
— Как раз то, что я и думал, — сказал он. — Точно так, только немного более грустно, если ты меня понимаешь. Этот Наго… — Тодрилл пожал плечами, взял вермут и выпил его одним глотком.
— Продолжай, — сказал О'Мара. — Ты любишь театральные эффекты, не так ли? — В голосе О'Мары было восхищение.
Тодрилл засмеялся и кивнул.
— Я люблю все рассказывать подробно и действительно очень доволен всем, что произошло. Было все так, как я и думал. Я пошел прямо на станцию. Там, в конце платформы, есть небольшой зал ожидания — ветхое здание. На путях стоял поезд, отправляющийся в Париж в двенадцать минут девятого.
— Он был там? — спросил О'Мара.
— Он был там, — повторил Тодрилл. — Сидел на скамейке, вжавшись в угол, и выглядел очень подавленным и больным. В зале ожидания больше никого не было.
О'Мара ухмыльнулся.
— Должно быть, это было то, что ему нужно.
— Нет, — сказал Тодрилл, — ему это не очень нравилось, потому что когда я вошел и показал ему пистолет, он посмотрел на меня глазами собаки, которой собираются перерезать горло. Впрочем, с такой безнадежностью, что, казалось, его ничего не волновало.
— Думаю, что он просто устал, — сказал О'Мара.
— Это верно, — кивнул Тодрилл. — Я думаю, ему был нужен наркотик. Прошло слишком много времени с тех пор, как он принимал его в последний раз. Ему явно была нужна доза. Я поговорил с ним почти по отечески.
О'Мара ухмыльнулся снова. Он подумал, что Тодрилл был хорош в этой роли.
— Я сказал ему, что меня он может не опасаться. Все равно ему конец. И ему нужно принять это безропотно. Я сказал, что могу сделать одно из двух. Могу передать его маки, которые в районах Сант-Лисса, Гуареса и Понт-Лароша все еще охотятся за военными преступниками и нацистскими прислужниками. Он хорошо знал, что, если бы я передал его в руки маки, от него мало бы что осталось к тому моменту, когда они бы с ним покончили. Если же он доверится мне, я выслушаю все, что он захочет сказать, а затем сдам его местной полиции и прослежу, чтобы его отправили в Англию, во Второй отдел для допроса. Я сказал, что, если он будет вести честную игру и произведет на них хорошее впечатление, они, возможно, захотят использовать его для контактов с людьми, на которых он работал. И, возможно, он останется жить.
— И как он это воспринял? — спросил О'Мара.
— Ему это понравилось. Он рассказал мне все, что мог. Но он мелкая сошка и ничего ценного не знал. Он работал с Мороском, который был судетским немцем, и никого не знал, кроме него и еще какого-то невзрачного субъекта, которого он мне описал. Они потратили много времени, чтобы выйти на тебя. О тебе знали, что во время войны ты работал на англо-французский синдикат контрразведки и много сделал против немцев в Лиссабоне и Аргентине. Знали, что ты важный агент. Кто-то следил за тобой, когда ты был в Париже. А когда ты прибыл в Сант-Брие, им приказали серьезно заняться тобой, так как считали, что ты созрел. Они считали, что ты ушел из разведки и топишь свои воспоминания в вине, что часто случается со многими агентами, — Тодрилл дружески улыбнулся, — хотя и не всегда удачно.
— Что дальше? — спросил О'Мара.
— Я увел его из зала ожидания. Он думал, что я собираюсь сдать его в полицию Сант-Лисса. Казалось, у него появилась какая-то надежда. В бистро я взял ему двойное бренди, что ему очень понравилось. Отобрал у него смешной маленький «маузер» 25 калибра, один из тех, которыми Гиммлер снабжал агентов-женщин службы наружного наблюдения для ношения в сумочках.
О'Мара зевнул. Он очень устал.
— Потом предложил пойти в жандармерию кратчайшим путем, — продолжал Тодрилл. — Мы пошли по тропинке, огибающей станцию. Тропинка проходила по полям и небольшому леску. Я провел его через лес и, когда мы скрылись с поля зрения кого-либо, я заговорил снова. Мы сели под деревом, и я сказал, что убью его. Но, если он сделает то, что я прошу, гарантирую ему легкую смерть, И также показал ему, куда я выстрелю, если он не сделает того, что мне нужно.
— А… — сказал О'Мара, — должно быть, ему понравилась эта идея.
— В конце концов он сделал все, что мне нужно было, — небрежно сказал Тодрилл. — Он написал предсмертную записку и подписал ее. Когда он это сделал, я дал ему сигарету, и пока он ее прикуривал, сунул в ухо ствол его «маузера» и выбил из него то, что он считал своими мозгами. Затем вытер рукоятку пистолета и вложил ему в руку. Так все и кончилось.