– Беги!
Слёзы тут же застелили мне единственный видевший тогда глаз, ибо второй уже заплыл, и я, быстро добралась до спальни только из-за того, что хорошо знала дом. Плача в голос, я застыла в дверях, глядя как топор раз за разом вонзается в тело Ники, превращая её грудную клетку в суп-пюре. Остановившись, убийца вырвал остатки её сердца, больше похожие теперь на тряпку из мышц и, подняв их над головой, пустил кровь себе в рот, наслаждаясь неповторимым вкусом.
Наконец, я резко захлопнула дверь и придвинула к ней свою кровать, лихорадочно пытаясь сообразить, что же делать дальше.
– Бам! – и опять этот мерзкий хохот. Как маньяк умудрялся смеяться со свёрнутой набок челюстью, для меня до сих пор остаётся загадкой.
Я схватила какую-то книжку с полки и с силой запустила ею в окно. Раздался звон битого стекла. Я подбежала и принялась выдергивать осколки, оставшиеся в раме.
– Бам! – лёгкая фанерная дверь разлетелась на кусочки, словно в кино. Время была на исходе, и я решила рискнуть, перебравшись на подоконник. Свобода была уже так близко, когда пальцы убийцы стальной хваткой врезались мне в ступню. И потянули обратно, в обитель боли и смерти.
Маньяку бы хватило сил выдернуть меня из окна одним рывком, но он заметил, что небольшой осколкок, торчащий снизу, зацепил моё растянувшееся тело, и принялся тянуть сильно, но не спеша, под углом, чтобы орудие пыток не сломалось. Стекляшка с треском рассекала пижаму, а за ней и мою кожу, выпуская наружу потоки крови. Это продолжалось целую вечность, целая вечность боли и страха. Когда, наконец, осколок дошёл до плеча, вспоров меня словно рыбешку, убийца приостановился, наслаждаясь зрелищем. Я же, стиснув зубы и порезав ещё и ладонь, достала из рамы проклятую стекляшку. И, когда маньяк опустил меня на пол и развернул меня лицом к себе, держа в руках мамину спицу для вязания, которую она отдала моей сестре, и намереваясь превратить меня в увеличенную версию куклы Вуду, я нанесла удар.
Я хотела перерезать ему горло, как когда-то делала мать, когда резала козу. После увиденного тогда я не спала почти неделю. Сейчас же, если бы мама увидела, что делает её полуспятившая от смерти сестры семилетняя дочка, она бы больше никогда не смогла заснуть.
Но, увы, или удар оказался слабым, или я не смогла перерезать артерию, о которой тогда и не знала, но несколько капель крови, упавших на меня, только сильнее раззадорили убийцу. И, замахнувшись спицей, он вонзил мне её прямо в глаз, оборвав воспоминания о той мрачной ночи.
Войди спица на пару миллиметров глубже или правее, и я бы, скорее всего, умерла. И, возможно, так было бы даже лучше. А так, он ударил левой рукой в мой левый глаз, и из-за получившегося непрямого угла, он лишь лишил меня роговицы. Опять же, будь спица чуть-чуть потолще, и я бы осталась без глаза. Но врачи, пока я была без сознания, но уже стабилизирована, не знали, смогу ли я видеть правым глазом, вокруг которого разместилась такая обширная гематома. Созвав консилиум, решили подстраховаться и пересадили мне роговицу глаза покойного донора, близкого мне по крови. Моей сестры.
Обычно, при таких операциях радужка не меняет свой цвет, но из-за возникшего кровотечения на оную, цвет всё же сменился на зелёный. Такой же, какого цвета были глаза у моей Ники.
* * *
Я резко приподнялась в постели. Рядом сопела Дашка. Вспоминая события прошлого вечера, я поняла, что я уснула от морального истощения, рассказывая свою историю подруге, как это сделала позавчера она. И, очевидно, также решив меня не будить, она отплатила мне той же монетой.
На часах было около двух ночи. Луна кое-как иногда проглядывала сквозь тяжёлые свинцовые тучи. Меня словно какая-то неведомая сила выдернула из кровати, и мне ничего не оставалось, как подчиниться ей. Я накинула старый тулупчик и вышла на улицу, навстречу зову. Пройдясь по замерзшему двору, я остановилась у калитки, ведущей на огород. Естественно, его уже давно не пахали, и небольшая рощица в его конце принялась разрастаться. Но вот снова выглянула луна, и я застыла в ужасе.
Не только мой неухоженный огород, но и всю-всю деревню заполнили полчища ужасных призраков. Их фигуры переливались под лучами ночного солнца и словно были сотканы из них же, только более плотные. Костлявые пальцы тянулись ко мне, оборванные лохмотья оголяли чудовищные тела, а лица застыли в гримасе беспредельной паники.
Но вот у небольшой рощицы, куда практически не проникали серебристо-голубые лунные лучи, я заметила нечто. Сплетенную из абсолютной тьмы фигуру в балахоне никак нельзя было рассмотреть. Лишь коса из вороного металла слегка поигрывала с лучами загадочного светила. Вдруг, свободная рука существа поднялась и, прикоснувшись к капюшону, дернула его с головы. От испытанных мною чувств страха и отчаяния я потеряла сознание.