Неторопливым и каким-то благородным жестом он пригласил меня присесть на диван, напротив его стола. Сам же прошёл к небольшой тумбочке, стоявшей у окна, и, плавным движением открыв крышку электрического чайника, поинтересовался:
– Не желаете ли чашечку чая или, может, кофе?
Я, пытаясь не обидеть старика и соответствовать ему в поведении и воспитании, чинно опустилась на диван и, сославшись на то, что только с утра выпила чудесного напитка, вежливо отказалась.
– Итак, – старик опустил пакетик ароматного чая в свою кружку и начал медленно заливать его кипятком, – Анна, – он ещё немного помедлил, словно что-то вспоминая или взвешивая свои следующие слова, – Вы хотите у нас работать?
– Да.
Он глубоко вздохнул:
– Не хочу показаться бестактным, но зачем? Ведь, насколько я понял, у вас есть и другое место жительства, а, следовательно, и выбор. Есть же и другие медицинские учреждения, которые много лучше, чем в этой… станице.
Тут я не нашлась, что ответить. Я то и сама не совсем понимала, зачем сюда приехала и уж тем более, зачем пошла устраиваться на работу в учреждение, инцидент в котором разрушил всю мою жизнь. Лишь какое-то смешанное чувство интуиции и надежды толкало меня вперед. Будто это могло помочь мне забыть случившееся и, наконец, отпустить тех, кто преследует меня во снах уже долгих тринадцать лет.
Пока я копалась в себе, старик доделал, наконец, свой дивно пахнущий чай и, усевшись в своё кресло, сделал пару маленьких глотков. Он практически не обратил внимание на то, что я ему не ответила, потому что сам заметно волновался:
– Честно сказать… – тихо начал он, – Я думал, что ты погибла. В ту ночь… Как и твоя семья.
Мне стало, мягко говоря, некомфортно. Глаза защипало, сердце стало биться чаще, а вместо желудка образовался какой-то вакуум. Но я держала себя в руках.
– Как видите, нет. Едва ли призрак пришёл бы искать работу.
Но старик мою колкость пропустил мимо ушей. Его глаза стали какими-то стеклянными, а голос ещё тише. У меня возникло неловкое чувство, будто он говорит не со мной, а с кем-то ещё. С кем-то, кто был ему безмерно дорог и кого давным-давно нет в живых.
– Мне так их жаль… Очень-очень жаль, – словно молитву зашептал мужчина, взяв мои руки в свои. Мне стало совсем не по себе. Резко высвободившись, я вытерла выступившие слёзы, и сдержанно сказала:
– Давайте лучше перейдем к делу.
Старик, опомнившись, украдкой смахнул слезу и, прочистив горло, ответил:
– Простите, я не хотел расстраивать вас.
Я кивнула. Мужчина ещё раз кашлянул, сделал большой глоток чая и начал:
– Людей у нас маловато, поэтому сёстры и братья работают по графику три-один: три рабочих дня, один выходной. Зарплата тоже не очень высокая, думаю, вы уже знаете.
Я снова кивнула.
– Пациентов у нас всё меньше и меньше. Которых навещали, уже давно перевели в соседнюю районную больницу, а у кого друзья побогаче – в краевую. Тут остались только сироты, если так можно выразиться. Люди, которые никому не нужны. Да и то не на долго. Никакого секрета не раскрою, если скажу вам, что нашу больницу в скором времени планируют прикрыть. Неблагоприятный район, как вы знаете, затрудняет прибытие новых кадров. Да и у государства, как обычно, вечно ни на что нет денег.
Я задумчиво кивнула.
– Жаль, конечно, что такой медицинский гигант окажется брошенным. Раньше, в пик величия, если можно так выразиться, в больнице помещалось около полторы тысячи пациентов. Громадное число, если подумать. И это был не предел. А сейчас почти все корпуса оказались разрушенными и заброшенными, как и оба крыла главного здания. И пациентов всего тридцать два человека.
Я пожала плечами, не зная, что сказать. А увлеченный старик продолжил:
– Но больше всего жалко людей. Тех, которые живут и работают здесь. Которым больше некуда податься. Я то что, пенсия есть, как-нибудь проживу. А вот они… На что им жить? Как я уже говорил, ни для кого не секрет, что нас закрывают. Но я никому не сказал, как скоро это произойдет. Еще месяц. Максимум два… Поэтому спрошу тебя еще раз: ты точно хочешь здесь работать?
Я в который раз кивнула. Мужчина улыбнулся: