Хотя в дедушкиной комнате было два плетеных стула, теперь использовался только один. Вилли пододвигал его к кровати и беседовал с дедушкой.
— Насколько близко ты теперь к смерти? — спросил он однажды.
— Довольно близко, — ответил дедушка. Он провел дрожащим пальцем под носом. Его палец пожелтел. Вся кожа уже пожелтела, потому что он страдал не только от рака, но и от желтухи. Ему пришлось отказаться от сигарет.
— Больно?
— Когда кашляю, — ответил дедушка. Его голос стал низким и хриплым, как рычание собаки. — Таблетки помогают, но когда кашляю, кажется, что меня разрывает на части.
— А когда кашляешь, чувствуешь вкус своих какашек, — сказал Вилли будничным тоном.
— Верно.
— Тебе грустно?
— Нет. Всё в норме.
Снаружи дома Шэрон и Рокси работали в саду, согнувшись так, что Вилли видел только их торчащие задницы. И его это устраивало.
— Когда ты умрешь, ты будешь это осознавать?
— Если буду в сознании.
— Какая будет твоя последняя мысль?
— Не уверен. Может, о знаменосце при Геттисберге.
Вилли был немного разочарован, что это будет мысль не о нём, но не слишком.
— Можно мне посмотреть?
— Если будешь рядом, — ответил дедушка.
— Потому что я хочу это увидеть.
Дедушка ничего не ответил.
— Будет ли белый свет, как думаешь?
Дедушка помассировал верхнюю губу, обдумывая вопрос.
— Вероятно. Это химическая реакция, когда мозг отключается. Люди, которые думают, что это дверь в какую-то славную загробную жизнь, просто обманывают себя.
— Но ведь загробная жизнь существует. Не так ли, деда?
Джеймс Джонас Фидлер снова провёл длинным жёлтым пальцем по скудной коже под носом, затем продемонстрировал в улыбке свои немногочисленные оставшиеся зубы.
— Ты удивишься.
— Расскажи мне, как ты увидел сиськи Клеопатры.
— Нет. Я слишком устал.
Как-то вечером, неделю спустя, Шэрон подала свиные отбивные и велела семье насладиться ими — смаковать каждый кусочек, как она выразилась.
— Какое-то время отбивных больше не будет. Бекона тоже. Свинофермы закрываются, потому что почти все работники заболели вирусом. Цены взлетят до небес.
— День, когда не умрут свиньи! — воскликнула Рокси, разрезая свою отбивную.
— Что? — спросил отец.
— Это такая книга. Я делала по ней доклад. Получила четыре с плюсом. — Она бросила кусочек в рот и повернулась к Вилли с улыбкой. — А ты прочёл хотя бы букварь для первоклассников?
— Что такое букварь? — спросил Вилли.
— Оставь его в покое, — сказала мать.
У отца было хобби — строить скворечники. Местный сувенирный магазин взял их на реализацию и даже продал несколько штук. После ужина он отправился в свою маленькую мастерскую в гараже, чтобы соорудить еще один. Мама с Рокси ушли на кухню мыть посуду и болтать о своём. Задача Вилли была убрать со стола. Когда он закончил с этим, он отправился в комнату дедушки. Джеймс Фидлер превратился в скелет с лицом в виде черепа, обтянутого кожей. Вилли подумал, что если в его гроб заползут жуки, то они найдут там мало съедобного. Запах больничной палаты ещё сохранялся, но запах разлагающегося дедушки, казалось, почти исчез.
Дедушка приподнял руку и поманил Вилли. Когда Вилли сел рядом с кроватью, дедушка подозвал его ещё ближе.
— Вот оно, — прошептал он. — Мой главный день.
Вилли придвинул свой стул поближе. Он заглянул в глаза дедушки.
— Каково это?
— Хорошо, — выдохнул дедушка. Вилли подумал, не выглядит ли он в глазах дедушки отдаляющимся и тускнеющим. Он видел такое однажды в фильме.
— Подойди ближе.
Ближе придвинуть стул было уже невозможно, поэтому Вилли наклонился почти вплотную, так близко, что мог бы поцеловать иссохшие губы дедушки.
— Я хочу посмотреть, как ты умираешь. Хочу быть последним, что ты увидишь.
— Я хочу посмотреть, как ты умираешь, — повторил дедушка. — Хочу быть последним, что ты увидишь.
Его рука поднялась и с неожиданной, удивительный силой схватила затылок Вилли. Ногти деда вонзились. Он потянул Вилли к себе.
— Хочешь узнать больше о смерти? На, получи её полную порцию!
Через несколько минут Вилли остановился у двери на кухню, чтобы подслушать.
— Завтра мы отвезем его в больницу, — сказала Шэрон. Она была на грани истерики. — Мне всё равно, сколько это будет стоить, я так больше не могу.