Первого августа к нам на Лейк-роуд приехал человек по имени Хирам Гаскилл. Он был строителем, который остался без работы. Он скинул ботинки и лёг на кушетку. Сказал: "Давайте приступим" и без лишних вопросов выпил содержимое мензурки. Посмотрел на картинку, и сначала я подумал, что лекарство на него не подействует, он был крупным парнем, весил, вероятно, около двухсот семидесяти фунтов, но в конце концов он сдался и захрапел. Элджин принял свою обычную позу рядом со мной, подавшись вперёд, как стервятник, так что его нос почти касался стекла, а дыхание затуманивало его. Почти час ничего не происходило. Затем храп прекратился, и всё ещё спящий Гаскилл слепо нащупал ручку, лежащую на раскрытом листе блокнота "Блу Хорз". Он что-то написал в нем, не открывая глаз.
— Зафиксируй, — сказал Элджин, но я уже записал, не системой Грегга, а по-простому: "В 15:17 Гаскилл пишет примерно 15 секунд. Бросает ручку. Сейчас снова спит и снова храпит".
В 15:33 Гаскилл проснулся сам, сел и свесил ноги с кушетки. Мы зашли к нему, и Элджин спросил, что ему снилось.
— Ничего. Простите, мистер Элджин. Я всё равно получу деньги?
— Да. Всё в порядке. Вы уверены, что ничего не помните?
— Да, но это был хороший сон.
Я заглянул в блокнот и спросил Гаскилла, служил ли он.
— Нет, сэр, не служил. Ходил на медосмотр, и у меня обнаружили повышенное кровяное давление. Теперь принимаю таблетки.
Элджин прочитал написанное в блокноте. Когда Гаскилл укатил на своём стареньком пикапе, оставив за собой голубое облачко выхлопных газов, которое ветерок быстро развеял, Элджин постучал по единственной строке, написанной аккуратным почерком, хотя у человека, водившего ручкой, глаза были закрыты. На лице его отразились волнение и торжество.
— Это не его почерк. Даже близко не его.
Он положил бланк согласия Гаскилла рядом с блокнотом. Имя и адрес на бланке были написаны рукой человека, который писал редко и без особого желания. Хотя сведений об испытуемых Элджина у нас было не больше, чем у Элджина научного оборудования для опытов, чудовищный почерк Гаскилла явно говорил о нем как о человеке, который получил лишь столько школьного образования, сколько требовал штат Мэн, да и то неохотно, за исключением, пожалуй, занятий в мастерской. Почерк на блокноте был аккуратным и точным, хотя и без диакритических знаков над словами в нужных местах, и орфография была неправильной. Создавалось впечатление, что Гаскилл писал то, что слышал. Записывал под диктовку, как это делает стенографист. И возникал вопрос: кто же диктовал?
— Это ведь вьетнамский, не так ли? Поэтому ты и спросил, служил ли он.
— Да.
Конечно, это был вьетнамский. Mat trang da day cua ma guy.
— И что это значит?
— Это значит, что луна полна демонов.
Тем вечером, когда я спустился к воде, Элджин сидел на скамейке и снова курил. Вода была серой, как сланец. Не было видно ни одной лодки. Небо заполонили грозовые тучи, надвигавшиеся с запада. Я сел. Не глядя на меня, Элджин произнёс:
— Это послание было предназначено для тебя.
Конечно, так оно и было.
— Он знал, что ты был во Вьетнаме. Более того, он знал, что ты понимаешь вьетнамский язык.
— Что-то знало.
Молния ударила по воде в миле от нас, поразив электрическим разрядом рыб, оказавшихся у поверхности. Они всплывали и кормили чаек. Скоро пойдет дождь. Холмы на дальнем берегу Дарк-Скор скрылись за серой завесой, которая грозно подбиралась к нам.
— Возможно, пора остановиться. Что-то по ту сторону твоего барьера говорит: не связывайтесь со мной.
Он покачал головой, не отводя взгляда от надвигающегося дождя.
— Вовсе нет. Мы на пороге. Я чувствую это. Знаю это. — Теперь он повернулся ко мне. — Пожалуйста, не оставляй меня, Уильям. Твои навыки нужны мне как никогда. Если я опубликуюсь, мне понадобятся не только фотографии и стенограммы, но и твои черновики. Кроме того, ты являешься свидетелем.