— Я провожу вас, — повторил я, и он поднял руки, как бы говоря: пусть будет по-вашему.
Мы начали спускаться по лестнице в гараж. На полпути он остановился и спросил с нужной долей любопытства и сочувствия:
— От чего умерла ваша жена, Вик?
Это был вполне обычный вопрос, и не было причин полагать, что он хочет выискать что-то подозрительное, но я догадывался, что было у него на уме. И не только в подсознании.
— От рака, — ответил я.
Он спустился по лестнице.
— Примите мои соболезнования.
— Спасибо. Вы отвезете коляску в дом Беллов? Её можно положить в кузов вашего пикапа. — Я хотел избавиться от неё.
— Ну, да, — согласился он, — можно. Но какой в этом смысл? Она может вернуться снова, если этот… шутник… решит продолжить над вами шутить. Патрульная машина объезжает Раттлснейк-роуд раз или два за ночь, но всё равно остается много «мертвого времени». К тому же несколько офицеров заболели коронавирусом. Может, проще оставить её здесь.
«Он не верит в шутника», — подумал я. — «Он думает, что это был я. Оба раза. Он не может понять, зачем я это делаю, но именно так он считает».
— А как насчёт отпечатков пальцев?
Он почесал свой затылок, покрытый швами и сильно загорелый.
— Да, можно попробовать, у меня в пикапе есть набор для снятия отпечатков, но мне придётся сделать копии всех отпечатков, которые я уже снял, а я могу всё испортить. Руки уже не так тверды, как раньше.
Я этого не заметил.
Он оживился.
— А знаете что? Я могу снять отпечатки хотя бы с этих хромированных прутьев и сделать фотографии на свой телефон, если что-то найду. Нет смысла пробовать рукоятки, они резиновые, а те маленькие ручки сбоку от сидений — тканевые. Но эти металлические перекладины идеально подходят для отпечатков. Зейн или Канаван прикасались к ним?
— Не уверен, но думаю, что прикасался только я. И Элли Белл, конечно.
Он кивнул. В этот момент мы все ещё стояли у подножия лестницы. В гараж мы еще не входили.
— Так что я могу найти два набора отпечатков — ваши и миссис Белл. Хотя это маловероятно. Большинство людей использует резиновые рукоятки.
— Мне кажется, я наклонился и приподнял коляску, чтобы преодолеть порог её гаража. Если это так, то я мог обхватить руками эти прутья чуть ниже ручек. Возможно, вы не найдете отпечатков пальцев, но отпечатки ладоней будут.
Он кивнул, и мы вошли в гараж Грега. Он направился на улицу, чтобы взять свой набор для снятия отпечатков, но я схватил его за локоть.
— Смотрите, — сказал я и указал на коляску.
— Что с ней?
— Её передвинули. Когда я прикатил её со двора, то поставил её с водительской стороны машины. А теперь она — с пассажирской стороны.
Значит, скрип был неслучаен.
— Точно не помню.
Его нахмуренный лоб — вертикальная морщина между бровями была такой глубокой, что я не мог разглядеть её дна — говорил мне, что он прекрасно помнил, но не хотел в это верить.
— Энди. — Я намеренно использовал его имя, старый рекламный трюк, который применял, когда споры становились жаркими. — Вы так давно работаете полицейским, что наблюдение вошло в привычку. Эта коляска была в тени. Теперь она стоит с другой стороны машины и на солнце.
Он задумался и покачал головой.
— Не могу сказать точно.
Я хотел заставить его признать это, хотел сказать ему, что слышал скрип колеса, когда коляску передвигали, даже если он этого не слышал, хотел потрясти его за руку, которую держал. Но вместо этого отпустил его. Это было очень сложно сделать. Но я не хотел, чтобы он счел меня сумасшедшим… и если он думал, что это я перемещаю коляску по ночам между домом Беллов и домом Грега, он уже наполовину пришёл к такому выводу. А ещё было это странное, написанное от руки завещание Элли Белл. Действительно ли он верил, что мы с Элли были едва знакомы и встречались всего дважды? Поверил бы в это я сам?
Мне подумалось, что вопросы только начинаются.
— Я принесу свой набор, — сказал Пелли. — Хотя не надеюсь на успех.
Через десять или пятнадцать минут он уехал на своем пикапе, еще раз напомнив мне, чтобы я не покидал пределов округа, и сказав, что это будет очень плохой идеей. Он сообщил, что со мной свяжется либо он сам, либо один из штатных детективов округа после вскрытия.
Это был длинный день. Я пытался задремать, но не смог. Несколько раз мне чудилось, что я слышу скрип колеса, и я спускался в гараж. Коляска не сдвигалась с места. Меня это не удивило. Я слышал этот звук, когда Пелли сидел за моим кухонным столом; он был реальным. Позже это стало чем-то другим. Воображение, скажете вы, но это было не так. Не совсем. Я подумал, что так меня дразнят. Можете верить в это или нет, но я был в этом уверен.
Нет, я знал.
Один раз, когда я услышал этот скрип (не настоящий, но реальный в моей голове) и спустился в гараж, мне показалось, что я увидел тени змей на стене. Я крепко зажмурил глаза, а затем открыл их. Тени исчезли. Их не было там, но они были. Теперь там была только коляска, стоящая в лучах солнца на цементном полу гаража и отбрасывающая свою нормальную тень.
Около полудня, поедая бутерброд с куриным салатом, я подумал о том, чтобы всё-таки смазать это скрипучее колесо — на рабочем столе в другом гаражном отсеке стояла банка с маслом «Три-в-одном», — и решил не делать этого. Мне не нравилась идея прикасаться к коляске, но я бы выдержал; у меня не было истерии или фобии по этому поводу. Просто я вспомнил старую басню Эзопа о мышах, которые нацепили колокольчик на кота. Зачем они это сделали? Потому что хотели слышать его приближение.
Я чувствовал то же самое по отношению к коляске. Особенно после того, как Пелли снял отпечатки пальцев с хромированных стержней и ничего не обнаружил — даже случайных пятен и пылинок. «Думаю, что ее протерли. Ваш шутник».
Смотря прямо мне в глаза, когда говорил это.
Вечером я обошел весь Раттлснейк-Ки и дошел до разводного моста. Для старика это была долгая прогулка, но мне было о чём подумать. Для начала я снова задал себе вопрос, не сошёл ли я с ума. Ответ был категоричным — «нет». Змеи в ванне и тянущаяся рука могли быть галлюцинацией, вызванной стрессом (я в это не верил, но допускал такую возможность). С другой стороны, в ванной комнате была коляска. Я видел лишь её тень, но звук её скрипящего колеса узнавался безошибочно. А когда она стояла в гараже, она перемещалась. Я это слышал. Не думаю, что это слышал Пелли, но он знал, что она находилась в другом месте, хотя и не хотел признаваться в этом мне (и, вероятно, самому себе).
Подъёмный мост работал круглосуточно. В тот вечер его обслуживал Джим Моррисон («Не из Дорз»[180], — любил он всегда повторять), который, наверное, был старше нас с Пелли. Мы немного поболтали — о погоде, предстоящих выборах, о том, как из-за ковида опустели бейсбольные стадионы, на трибуны которых теперь устанавливают картонные фигуры вымышленных людей. Потом я спросил его о миссис Белл.
— Это ведь вы её нашли? — спросил Джим. Мы стояли возле его маленькой будки, в которой были телевизор, потёртое кресло и туалетная кабинка. На нем был жёлтый светоотражающий жилет и красная кепка с надписью «РАТТЛСНЕЙК-КИ» на козырьке. Из угла его морщинистого рта торчала зубочистка.
— Да.
— Бедная женщина. Бедная старая душа. Она так и не смогла смириться с потерей своих мальчуганов. Катала ту коляску повсюду.
Это было прекрасным поводом задать вопрос, который меня волновал.
— Думаете, она и вправду верила, что мальчики были в ней?
Он почесал заросший щетиной подбородок, обдумывая ответ.
— Трудно сказать, но думаю, что верила, по крайней мере, иногда. Может, даже почти всегда. Наверное, она заставила себя поверить в это. А это, на мой взгляд, игра с огнём.
— Почему вы так считаете?
— Потому что лучше смириться с утратой и жить дальше с затянувшимся шрамом на душе.
Я ждал, что он скажет ещё что-то, но он молчал.
— Вы участвовали в большой охоте на змей после смерти близнецов? Энди Пелли рассказал мне эту историю.