— О да, я был там. И по сей день чувствую запах горящих гремучек. И знаете что? Иногда мне кажется, что я их вижу, особенно в это время суток. — Он перегнулся через перила и выплюнул зубочистку в Мексиканский залив. — Сумерки, сумерки. В сумерках реальные вещи кажутся тоньше, кажутся менее осязаемыми, по крайней мере, для меня. Жена мне говорила, что с такими мыслями мне следовало стать поэтом. Когда появляются звёзды, всё приходит в норму. Сегодня вечером я увижу много. Я работаю до двенадцати, потом заступит Патриция.
— Не думаю, что будет много лодок в это время года, особенно ночью.
— О, вы сильно удивитесь. Посмотрите туда. — Он указал на луну, которая только-только взошла и серебрилась на воде. — Людям нравятся водные прогулки при луне. Сплошная романтика. Когда луна темна, это уже другое дело, по крайней мере, летом. Тогда в основном здесь катера береговой охраны. Или ДЕА[181]. Эти ребята всегда спешат. Думают, что от их гудков этот старый мост будет открываться быстрее.
Мы поговорили ещё немного, а потом я сказал, что мне пора возвращаться.
— Да, — произнес Джим. — Долгая прогулка для человека в годах. Но луна будет освещать вам путь.
Я пожелал ему доброго вечера и направился обратно через мост.
— Вик?
Я обернулся. Он стоял, прислонившись к своей маленькой будке и скрестив руки на жилете.
— Через две недели после смерти жены я спустился посреди ночи за стаканом воды и увидел её, сидевшую за кухонным столом в своей любимой ночной рубашке. Кухонный свет не горел, и в комнате царил полумрак, но это была она, сто процентов. Я готов поклясться в этом перед Всемогущим Богом. Затем я включил свет, и… — Он поднял руку со слегка сжатыми пальцами и разжал их. — Исчезла.
— Я слышал голос своего сына после его смерти. — Мне показалось совершенно уместным поделиться этим после того, что рассказал Джим. — Раздавался из шкафа. И я тоже готов поклясться в этом.
Он лишь кивнул, пожелал мне спокойной ночи и вернулся в свою будку.
В начале моего пути домой было видно много домов, сначала обычных размеров, но по мере продвижения становившихся всё больше и шикарнее. В некоторых горели огни, на подъездных дорожках из ракушек стояли машины, но в большинстве домов было темно. Их владельцы возвращались после Рождества и уезжали перед Пасхой. Конечно, в зависимости от ситуации с пандемией.
Когда я миновал распашные ворота на северном конце Раттлснейк-Ки, немногочисленные особняки в этой части острова скрылись за рододендронами и пальметто, которые сомкнулись по обеим сторонам дороги. Единственными звуками были стрекотание сверчков, шум волн, разбивавшихся о пляж, пение козодоя и звук моих собственных шагов. К тому времени, как я достиг жёлтой полицейской ленты, закрывавшей подъездную дорожку миссис Белл, уже почти совсем стемнело. Луна поднялась достаточно высоко, чтобы освещать мой путь, но её по-прежнему заслоняла листва, растущая в изобилии в тепличном климате Флориды.
Как только я прошел мимо подъездной дорожки Элли, послышался скрип. Он раздавался в тридцати или сорока футах позади меня. Моя кожа покрылась мурашками. Язык прилип к нёбу. Я остановился, не в силах идти, не говоря уже о том, чтобы бежать (со своими скрипучими бедрами я бы далеко не убежал). Я понял, что происходит. Они ждали меня у своей дорожки. Ждали, пока я пройду, чтобы затем последовать за мной к дому Грега. Что я запомнил больше всего в этот момент — это ощущение в собственных глазах. Казалось, они набухают в глазницах. Я подумал, что они сейчас лопнут, и я ослепну.
Скрип прекратился.
Теперь я слышал другой звук: биение собственного сердца. Как приглушенный барабан. Козодой умолк. Сверчки тоже замолчали. Капля холодного пота медленно стекала с виска по щеке. Я сделал шаг. Он дался с трудом. Затем ещё один. Немного легче. Третий, ещё легче. Я снова начал идти, но как будто на ходулях. Я продвинулся примерно на пятьдесят футов ближе к дому Грега, когда снова раздался скрип. Я остановился, и скрип прекратился. Я снова двинулся вперёд на своих невидимых ходулях, и скрип повторился. Это была коляска. Близнецы толкали ее. Они двигались, когда я двигался, и останавливались, когда останавливался я. При этом они ухмылялись, я был уверен в этом. Потому что это была убойная шутка над их новым… новым кем? Кем, в сущности, я для них был?
Я боялся, что знаю ответ на этот вопрос. Элли Белл оставила мне свой дом, деньги и инвестиции. Но это было не всё, что она мне оставила. Не так ли?
— Мальчики, — произнес я и не узнал своего голоса. Я смотрел вперёд, не оглядываясь, и мой голос мне не принадлежал. — Мальчики, идите домой. Уже поздно, вам пора спать.
Тишина. Я ждал, когда меня коснутся холодные руки. Или когда увижу десяток змей, извивающихся на освещённой луной дороге. Змеи тоже будут холодными. Пока не укусят. Как только яд будет впрыснут, начнётся жар. Распространяясь к сердцу.
Змей не было. Змеи исчезли. Их можно было увидеть, но они не были бы настоящими.
Я пошел. Коляска последовала за мной. Скрип, скрип и скрип.
Я остановился. Коляска остановилась. Я был уже недалеко от дома Грега, мог видеть большую его часть на фоне неба, но не мог выдохнуть с облегчением. Они могли войти в дом. Они уже входили.
«Посмотри на нас. Посмотри на нас. Посмотри на нас».
«Покатай нас. Покатай нас. Покатай нас».
«Наряди нас. Наряди нас. Наряди нас».
Мысли сводили с ума, как навязчивая мелодия, которая застревает в голове и не уходит. Например, «Дельта Дон». Но я мог остановить их. Я знал, что заставит их исчезнуть хотя бы на время.
Они тоже знали.
«Посмотри на нас. Покатай нас. Наряди нас».
Я не решался обернуться, но кое-что мог сделать. Если хватит духа. Мой телефон лежал в кармане шорт. Я достал его, открыл приложение камеры, переключился на фронтальную камеру и увидел собственное перепуганное лицо, бледное, как у трупа в лунном свете. Я поднял телефон над плечом, чтобы посмотреть, что творится за моей спиной. Я попытался держать руку неподвижно, до этого момента не осознавая, как сильно она дрожит.
Джейкоба и Джозефа не было, и коляски тоже… но их тени были там. Два человеческих силуэта и угловатая фигура двухместной коляски, в которой их возила мать. Не могу сказать, что эти бесплотные тени были хуже, чем если бы я их увидел в действительности, но они были достаточно страшны. Большим пальцем я нажал кнопку, чтобы сделать снимок, уверенный, что ничего не получится, но услышал щелчок.
«Посмотри на нас. Покатай нас. Повози нас».
Я закрыл приложение и включил диктофон.
«Посмотри на нас, покатай нас, повози нас».
Я подумал, что эти тени были слишком длинными, чтобы принадлежать четырёхлетним детям, но снова вспомнил Донну в конце её жизни: «Ты так вырос! Посмотри, какой ты высокий!»
«ПОСМОТРИ НА НАС ПОКАТАЙ НАС ПОВОЗИ НАС!»
Я снова пошёл. Скрип следовал за мной, сначала близко, затем потихоньку отставая. К тому времени, как я добрался до дома Грега, он совсем исчез, но навязчивые мысли — не голоса, а мысли — звучали в моей голове громче, чем когда-либо. Это были мои мысли, но они были привнесены извне.
Коляска вернулась во двор. Конечно, вернулась и отбрасывала ту же угловатую тень, которую я видел на телефоне. Футболки аккуратно висели на спинках сидений: на одной было написано ХЕКЛ, на другой — ДЖЕКЛ. Я знал, как успокоить бурю в своей голове. Я коснулся спинок сидений. Коснулся футболок. Навязчивые, повторяющиеся мысли утихли. Я закатил коляску обратно в гараж, затем отошёл и стал ждать. Мысли не возвращались. Но, конечно, они вернутся. В следующий раз они будут громче и настойчивее. В следующий раз они захотят большего, чем просто мое прикосновение.
В следующий раз они захотят проехаться в коляске.
Я запер все двери — как будто от этого был толк — и включил свет во всем доме. Затем сел за кухонный стол и посмотрел на телефон. Там был пропущенный звонок от Натана Резерфорда, но у меня имелись дела поважнее, чем адвокат Элли Белл. Я посмотрел на фотографию, которую сделал. Изображение было немного размытым, потому что моя рука не переставала дрожать, но тени мальчиков и коляски были видны. Ничто не отбрасывало их. Дорога была пуста. Затем я открыл приложение «Диктофон» и нажал кнопку «Воспроизведение». В течение двадцати секунд я слышал ритмичное поскрипывание колеса коляски. Затем оно стихло.