— Лучше захватите один.
Я взял один, полагая, что повторится история, как с миссис Фробишер. Он провел меня в гостиную, которая словно всё ещё хранила призрак зимы, когда дом опустел, а озеро превратилось в лед. Он спросил, взял ли я с собой резюме. Я достал бумажник и показал ему свой армейский документ о почётной отставке, сказав, что это мое резюме. Я не думал, что его заинтересует, что я заправлял машины или работал посудомойщиком в «Безголовой женщине» после окончания школы.
— После того как я демобилизовался, я работал в Портленде в агентстве под названием «Темп-О». Ваша последняя претендентка тоже там работала. Можете позвонить, если желаете. Спросите миссис Фробишер. Возможно, она даже не уволит меня с работы, если узнает, что я ищу другую.
— Почему это?
— Потому что я у нее лучший.
— Вам действительно нужна эта работа? Потому что вы кажетесь, как бы это сказать, апатичным.
— Я бы не отказался от перемен. — Это было правдой.
— А что насчет зарплаты? Хотите узнать о ней? И о том, как долго будет длиться работа?
Я пожал плечами.
— Перекати-поле, да?
— Не знаю. — Это тоже было правдой.
— Скажите, мистер Дэвис, вы сможете произнести по буквам слово «флегматичный»?
Я произнес по буквам.
Он кивнул.
— Потому что последняя претендентка не смогла, хотя должна была прочитать это слово в моем объявлении. Сомневаюсь, что она вообще знала, что оно значит. Мне она показалась легкомысленной. Она была такой, когда вы работали вместе?
— Я бы не хотел её обсуждать.
Он улыбнулся. Тонкие губы. Линии, идущие по бокам рта, как у куклы чревовещателя. Очки в роговой оправе. Он не был похож на ученого. Он выглядел так, будто пытался выглядеть как ученый.
— Где вы служили? Во Вьетнаме?
— В основном.
— Вы убивали?
— Без комментариев.
— Есть какие-нибудь медали?
— Тоже без комментариев.
— Справедливо. Когда вы говорите, что вы лучший в «Темп-О» — я видел пару других оттуда, не только Дайан Биссоне, — о каком количестве слов в минуту идет речь?
Я озвучил цифру.
— Я проверю вас на это. Просто обязан. Если вы лучший, именно это мне и нужно. Стенография будет единственным документированием. Почти единственным. Не будет никаких аудиозаписей моих экспериментов. Не будет киносъемок. Будут снимки «Полароидом», которые я сохраню, если опубликуюсь, и уничтожу, если публиковаться не буду.
Он ждал, когда я проявлю любопытство, и мне действительно был интересно, но не настолько, чтобы спрашивать. Он либо расскажет мне, либо нет. На журнальном столике лежала стопка книг. Он взял верхнюю и проверил меня по ней. Это была «Человек и его символы»[201]. Он говорил в хорошем темпе, но не так быстро, как миссис Фробишер. Там была техническая терминология, жаргонизмы типа «активация-синтез» и труднопроизносимые имена и названия, такие как Аниэла Яффе[202] и Брешианский университет, но я видел их правильно. Именно так и есть, своего рода видение. Я записал всё, хотя он и споткнулся на имени Яффе, произнеся его как Яфф, и перечитал ему.
— Вы растрачиваете свой талант в «Темп-О», — произнёс он.
Я не нашелся с ответом.
— Вы будете жить здесь на время моих экспериментов. В гостевом доме на заднем дворе. Будут выходные. Много свободного времени. У вас есть какие-нибудь медицинские навыки благодаря службе?
— Немного. Я могу вправить кость и реанимировать кого-нибудь. Если этого человека вовремя вытащили из озера. Сомневаюсь, что вам здесь понадобятся сульфаниламиды.
— Сколько вам лет?
— Двадцать четыре.
— Вы выглядите старше.
— Конечно.
— Вы случайно не были в Ми Лае?[203]
— Это было до меня.
Он взял в руки одну из книг в стопке: «Архетипы и коллективное бессознательное». Взял другую под названием «Воспоминания, сновидения, размышления». Он поднимал и опускал их, словно взвешивая на невидимых весах. — Знаете, что общего у этих книг?
— Обе написаны Карлом Юнгом.
Он поднял брови.
— Вы правильно произнесли его имя.
«Лучше, чем вы произнесли Аниэла Яффе», — подумал я, но промолчал.
— Полагаю, вы не говорите по-немецки?
— Ein wenig[204], — ответил я и развел большой и указательный пальцы в стороны.
Он взял из стопки еще один том. Книга называлась «Gegenwart und Zukunft».
— Это мое сокровище. Раритет, первое издание. «Настоящее и будущее». Я не могу ее прочесть, но смотрю картинки и изучил графики. Математика — это универсальный язык, как вы, я уверен, сами знаете.
Я этого не знал, потому что нет универсального языка. Числа, как и собак, можно обучить разным трюкам. А название его первого издания на самом деле было «Современность и будущее». Между «настоящим» и «современным» есть огромная разница. Целая пропасть. Мне это было безразлично, но меня заинтересовала книга, лежавшая под «Gegenwart und Zukunft». Это была единственная книга не Юнга. Это была «По ту сторону сна» Г.Ф. Лавкрафта. У человека, которого я знал в доках, артиллериста, был экземпляр этой книги в мягкой обложке. Она сгорела, и он тоже.
Мы еще поговорили. Предложенная им зарплата оказалась настолько высокой, что я задумался, законны ли его эксперименты. Он несколько раз давал мне возможность спросить об этом, но я не спрашивал. Наконец, он перестал меня дразнить и спросил, хочу ли я угадать, чего будут касаться его эксперименты. Я ответил, что, вероятно, сновидений.
— Да, но думаю, что пока сохраню настоящую природу своего интереса, так сказать, «направление», при себе.
Я не спросил о направлении, еще одна вещь, на которую я не удосужился обратить внимание. Он сфотографировал на свой «Полароид» мои документы об отставке, а затем предложил работу.
— Конечно, вы можете продолжать работать в «Темп-О», но здесь вы будете помогать мне исследовать области, в которые не вторгался ни один психолог, даже Юнг. Девственные территории.
Я согласился. Он сказал, что мы начнем в середине июля, и я вновь ответил согласием. Он попросил мой номер телефона, я дал его ему. Я сказал, что это телефон в пансионе и он стоит внизу в холле. Он спросил, есть ли у меня девушка. Я ответил, что нет. Он не носил обручального кольца. Я не заметил в его доме никакой прислуги. Я сам себе готовил или ел в кафе в городе. Не знаю, кто готовил ему еду. В Элджине было что-то вечное, что-то вневременное, как будто у него не было ни прошлого, ни будущего. У него было настоящее, но он был несовременен. Он курил, но я никогда не видел, чтобы он пил. Всё, что у него было, — это его одержимость снами.
На выходе я спросил:
— Вы что, хотите перелезть через стену сна?
Он рассмеялся.
— Нет. Я хочу проползти под ней.
Он позвонил мне первого июля и попросил подать заявление об увольнении за две недели. Я так и сделал. Я не надеялся, что миссис Фробишер скажет мне не беспокоиться о двух неделях и даст легко уйти (или свалить по-быстрому), и не ошибся. Я был у неё лучшим, и она хотела выжать из меня как можно больше. Он перезвонил восьмого июля и попросил переехать к нему четырнадцатого, как только я уволюсь. Он предположил, что если я живу в пансионе, то вещей у меня, наверное, не так уж много. В этом он был прав. Он сообщил, что у него сразу же есть для меня небольшое задание.
Последним, с кем я пообщался в «Темп-О» был Пирсон. Я сообщил ему, что он козёл. Он никак не отреагировал. Возможно, согласился с этой оценкой. Возможно, подумал, что я могу его ударить. Не знаю. Я подъехал к гостевому домику и увидел связку ключей, на которой висели два ключа, а третий торчал в замке. Четыре комнаты. Уютные. Теплее, чем в большом доме, вероятно, потому что пристройку сделали позже, когда уже появилась теплоизоляция стен. В гостиной был камин, а на заднем дворе — куча поленьев, накрытых брезентовым тентом. Я люблю огонь в камине, всегда любил. Я не стал заходить в большой дом. Подумал, что Элджин увидит мою машину и поймет, что я приехал. В маленькой кухне были интерком и факсимильный аппарат. Я никогда раньше не видел домашних факсов, но знал, что это такое, повидав несколько в штабах во Вьетнаме. На кухонном столе лежал альбом. К нему была приклеена записка, которая гласила: «Ознакомьтесь с этим. Возможно, вы пожелаете сделать заметки».
203
Массовое убийство в Сонгми или резня в Ми Лае — военное преступление, совершённое солдатами армии США в деревенской общине Сонгми.