К 1939 году его маленький офис был отремонтирован — появилась новая черепица и свежий слой краски. Как и лицо Салли Энн, он светился. Когда разорилась заправка «Суноко», Фил купил ее и взял на работу помощника, выпускника юридической школы. Салли Энн подобрала ему секретаршу (умную, но пожилую и неприметную), которая по совместительству выполняла функции администратора, помогая ему отбирать дела.
В 1941 году его бизнес был прибыльным. Будущее выглядело радужным. Затем, спустя четыре года и два месяца после встречи Фила с человеком, сидевшим под красным зонтом на обочине дороги, Япония атаковала Пёрл-Харбор.
Незадолго до свадьбы Салли Энн Олбёртон взяла Фила за руку и вывела его на задний двор дома Олбёртонов в Уэлсли[222]. Они сели на скамейку у пруда с золотыми рыбками, на котором совсем недавно растаяла корка льда. Щеки Салли пылали, и она избегала его взгляда, но была полна решимости высказать то, что у нее было на душе. Фил подумал, что в тот день она выглядела точь-в-точь, как её отец.
— Тебе нужно запастись «французскими письмами», — сказала она, уставившись на их сомкнутые руки. — Понимаешь, о чём я?
— Да, — ответил Фил. Ему также доводилось слышать их под названием «английские шапочки», а в студенческие годы — «непристойные мешочки». Он надевал такую штуку лишь однажды, во время похода в дом терпимости в Провиденсе. Это приключение до сих пор вызывало у него чувство стыда. — Но почему? Разве ты не хочешь…
— Детей? Конечно, я хочу детей, но только после того, как буду уверена, что нам не придется умолять моих родителей — или твоих — помочь нам. Мой отец этому бы только порадовался, и он выставит условия. Чтобы отговорить тебя от того, чем ты на самом деле хочешь заниматься. Я не могу этого допустить. Я этого не потерплю.
Она бросила на него быстрый взгляд, определяя его эмоциональную реакцию, затем снова опустила глаза на их сомкнутые руки.
— Есть такая штука для женщин, называется диафрагма, но если я попрошу доктора Грейсона, он расскажет всё моим родителям.
— Врачу запрещено так поступать, — заметил Фил.
— Но он все равно это сделает. Так что… «французские письма». Ты согласен?
Он хотел спросить её, откуда она вообще знает о таких вещах, но решил, что не желает этого знать; некоторые вопросы лучше не задавать.
— Согласен.
Наконец, она посмотрела ему в глаза.
— И покупай их в Портленде, Фрайбурге или Норт-Конвее. Подальше от Карри. Потому что люди болтливы.
Фил разразился хохотом.
— Хитруша!
— Когда надо, тогда и хитруша, — парировала она.
Его дело процветало, и несколько раз они с Салли Энн обсуждали, не выбросить ли эти «французские письма», но в первые годы Фил работал по фермерскому расписанию, то есть от рассвета до заката, часто бывал в судах, часто в разъездах, и идея завести ребёнка казалась ему скорее бременем, чем благословением.
7 декабря 1941 года.
— Я запишусь добровольцем, — сказал он Салли Энн в тот вечер. Они весь день слушали радио.
— Ты же можешь получить отсрочку. Тебе почти тридцать.
— Я не хочу отсрочки.
— Не хочешь, — согласилась она и взяла его за руку. — Конечно, не хочешь. Если бы хотел, я бы любила тебя меньше. Эти грязные, подлые япошки! А ещё…
— Что ещё?
Её ответ лишний раз его убедил — как и в случае с покупкой «французских писем» вдали от Карри, — насколько она пошла в своего отца.
— Кроме того, это будет плохо выглядеть. Пострадает бизнес. Тебя могут назвать трусом. Просто вернись ко мне, Фил. Обещай.
Фил вспомнил, что сказал ему Человек с ответами под красным зонтом в тот октябрьский день: «Не убьют и не ранят». Он не должен был верить в это, особенно спустя столько лет… но он верил.
— Обещаю. Железно.
Она обняла его за шею.
— Тогда пошли в постель. И забудь про эту проклятую резинку. Я хочу почувствовать тебя в себе.
Девять недель спустя Фил сидел в бараке на «Пэррис-Айленд»[223], потея и чувствуя боль в каждой мышце. Он читал письмо от Салли Энн. Она была беременна.
Утром 18 февраля 1944 года лейтенант Филип Паркер высадил свой отряд из 22-го полка морской пехоты на берег атолла Эниветок. Военно-морские силы США подвергли японцев трёхдневной бомбардировке, и разведка донесла, что вражеские силы сильно поредели. На этот раз, в отличие от большинства данных военно-морской разведки, это оказалось правдой. С другой стороны, никто не удосужился предупредить морпехов о крутых песчаных дюнах, которые им предстояло преодолевать после того, как их лодки Хиггинса[224] коснутся берега. Япошки ждали их, но они были вооружены винтовками, а не ужасными пистолетами-пулемётами «Намбу». Фил потерял шестерых из своих тридцати шести человек: двое были убиты и четверо ранены, только один серьёзно. Когда они добрались до вершины дюн, японцы растворились в густом кустарнике.
22-й полк морской пехоты продвигался на запад, встречая лишь разрозненное сопротивление. Один из людей Фила был ранен в плечо, другой упал в яму и сломал ногу. Это были единственные потери его отряда после высадки.
— Лёгкая прогулка по парку, — заметил сержант Майерс.
Когда они добрались до океана на дальней стороне атолла, Фил получил по рации сообщение из наспех созданного штаба морской пехоты, устроенного на другой стороне дюн, где они понесли наибольшие потери. С юга ещё доносилась разрозненная стрельба, но она стихала, пока они обедали. «Пикник на берегу моря», — подумал Фил. — «Кто бы мог подумать, что война может быть даже приятной?»
— Что там слышно, лейтенант? — спросил Майерс, когда Фил убрал рацию в кобуру.
— Джонни Уокер говорит, что остров под контролем, — ответил Фил. Он имел в виду полковника Джона Т. Уокера, который руководил этой небольшой операцией вместе со своим коллегой, полковником Расселом Айерсом.
— Не похоже, что всё под контролем, — сказал рядовой первого класса Молоки, кивая на юг.
Однако, к 15:00 стрельба совсем стихла. Фил ждал приказа, не получал его, выставил трёх часовых на краю зарослей и разрешил остальным солдатам отдыхать до дальнейших распоряжений. В 20:00 им приказали собраться и двигаться на восток, чтобы присоединиться к основным десантным силам. Началось ворчание по поводу того, что придётся пробираться в темноте через густые заросли, но приказ есть приказ, и они отправились в путь. После того как рядовой Франкленд сломал ногу в еще одной яме, а рядовой Гордон едва не лишился глаза, наткнувшись на дерево, Фил связался по рации со штабом и запросил разрешения разбить лагерь на ночь из-за сложной местности.
— Гребанно сложной — так точнее, — вставил свое словечко рядовой первого класса Молоки.
Разрешение было получено. Они разбили лагерь под сеткой, но комаров она не остановила.
— По крайней мере, земля сухая, — сказал Майерс. — У меня была окопная стопа[225], и это не для слабаков.
Фил уснул под звуки шлепков своих солдат и стоны рядового Франкленда, который лежал со сломанной ногой. Он проснулся перед самым рассветом, увидев, что к северу от их маленького лагеря сквозь сумрак движутся силуэты. Сотни силуэтов. Позже он узнал, что атолл Эниветок был весь усеян паучьими норами[226]. Вероятно, Франкленд сломал ногу в одной из них; японский пехотинец мог лежать на дне, поглядывая, как Ренгелл и сержант Майерс вытаскивали его оттуда.
Майерс положил руку на плечо Фила и прошептал:
— Ни слова, ни звука. Они могут нас не заметить. Мне кажется…
В этот момент один из морпехов закашлялся. Перекрёстные огни прорезали серое утро — ещё более серое под навесом — и выхватили горбатые фигуры, закутанные в москитные сетки. Началась стрельба. Шесть морпехов были убиты во сне. Ещё восемь — ранены. Только один морпех успел сделать выстрел. Майерс обнял Фила, Фил обнял Майерса. Они слушали, как пули свистят над головой, и несколько из них ударили в землю рядом. Затем раздалась резкая команда на японском (прозвучала как «дзенпо, дзенпо»), и японцы рванули дальше, продираясь сквозь кустарник.
224
Эндрю Хиггинс — предприниматель из Нового Орлеана, организовавший массовое производство десантных катеров.
225
«Траншейная» или «окопная» стопа — это холодовое поражение ног, возникающее при постоянном ношении промокшей обуви и носков в холодную погоду в течение нескольких дней.