— Откроете её? Я бы открыла сама, но боль адская. Мне нужно две. Нет, три.
Фил открыл коричневую бутылочку, вытряхнул три таблетки, передал их ей и закрыл бутылочку. Мари принесла воду, и Лакасс проглотила таблетки.
— Это морфин. От боли. Говорить больно. Ну, всё делать больно, но говорить — больнее всего. Есть тоже нелегко. Доктор говорит, что эти таблетки убьют меня за год или три. На что я ему ответила, что они не убьют меня, пока мое дело не дойдет до суда. Я на этом стою твердо, адвокат Паркер.
— А, они начинают действовать. Хорошо. Я бы приняла еще одну, но тогда стану рассеянной, начну всё путать.
— Расскажите, чем я могу помочь, — сказал Фил.
Она откинула голову и разразилась гоготом ведьмы. Он заметил, что часть её шеи слилась с плечом.
— Помогите мне засудить этих ублюдков, вот чем вы можете помочь. — С этими словами она начала свой рассказ.
Кристина Лакасс жила с мужем и пятью детьми в Морроу-Эстейтс, посёлке, построенном НИФ в городе Олбани, к югу от Норт-Конвея. Свет в их доме постоянно то включался, то выключался, а иногда из розеток шел дым. Рональд Лакасс был водителем-дальнобойщиком, хорошо зарабатывал, но часто бывал в разъездах. Кристина Лакасс делала женские прически на дому, и её фены и воздуходувки постоянно коротили. Однажды загорелись электрощитки в подсобках их блока из четырех домов, и почти неделю у них не было электричества. Кристина, тогда еще не Обгоревшая Женщина, поговорила с управляющим Морроу-Эстейтс, который лишь пожал плечами и обвинил во всем компанию «Нью-Гэмпшир Пауэр энд Лайт».
— Я знала, что это не так, — сказала она Филу, потягивая воду. — Я не вчера свалилась с сеновала. От скачка напряжения не загорелись бы электрощитки в четырех домах. Сначала бы сгорели предохранители. В других блоках домов в Морроу-Эстейтс были проблемы с освещением и электроотоплением, но ничего похожего на наш случай.
Когда она не добилась удовлетворительного ответа от управляющего, она позвонила в офис НИФ в Портсмуте, поговорила с каким-то служащим и получила лишь отговорки. В библиотеке Норт-Конвея она навела справки о руководстве корпорации, нашла номер главного офиса НИФ в Бостоне, позвонила туда и попросила соединить с президентом. Нет, ответили ей, он слишком занят, чтобы разговаривать с домохозяйкой из Мухосранска, штат Нью-Гэмпшир. Вместо него ей дали другого служащего, вероятно, с более высокой зарплатой и в лучшем костюме, чем у портсмутского. Она рассказала бостонскому парню, что иногда, когда мигает свет, стена в её маленьком домашнем салоне нагревается, и она слышит жужжание, как будто там осы. В такие моменты она чувствует запах жареного. Служащий ответил, что, вероятно, она использует фены и воздуходувки с напряжением, слишком высоким для их электросистемы. Миссис Лакасс поинтересовалась, есть ли у его матери дети, и повесила трубку.
На Рождество НИФ украсили весь Морроу-Эстейтс рождественскими огнями.
— Это сделала корпорация? — спросил Фил. — Не ассоциация домовладельцев Эстейтс?
— У нас и не было никакой ассоциации домовладельцев, — ответила она Филу. — Ничего подобного. У всех в почтовых ящиках лежали рекламные листовки от НИФ после Дня Благодарения. В них говорилось, что они делают это в духе праздника.
— Просто по доброте душевной, — прокомментировал Фил, делая пометки в своем блокноте.
Обгоревшая Женщина издала ведьминский хохот и указала на него деформированным, полурасплавленным пальцем.
— Вы мне нравитесь. Вы меня прогоните, как и все остальные, но вы мне нравитесь. И никто не записывал ничего из того, что я говорила.
— У вас осталась та рекламная листовка?
— Моя сгорела, но у меня есть куча других, таких же.
— Мне нужна одна. Нет, нужны все. Расскажите о пожаре.
На то Рождество её муж был дома. Подарки лежали под ёлкой. За два дня до праздника, когда дети уже улеглись в кроватки (сны о сахарном снеге[243] не гарантировались), их дом и дом семьи Даффи по соседству загорелись. Кристина проснулась от криков снаружи. Дом был полон дыма, но огня она не видела. Из окна спальни она увидела, как ее соседка Рона Даффи катается по снегу, пытаясь потушить свою пылающую ночную рубашку.
— Их дом горел, как праздничная свеча. Я растрясла Рональда и сказала ему вывести детей, но он так и не сделал этого. К тому времени я уже была на улице и забрасывала Рону снегом. — Миссис Лакасс добавила буднично, — Она умерла. Её двое детей были с бывшим мужем в Ратленде, повезло им. Моим так не повезло. Не знаю, что с ними случилось. Наверное, дым добрался до Ронни раньше, чем он до них. Я вернулась в дом за детьми, и на меня обрушилась половина гребаного потолка в гостиной. Адвокат Паркер, наш дом вспыхнул, как спичка. Я выползла наружу вся в огне. И знаете, что произошло за тот год, что я пролежала в больнице?
— Они перекидывали вину друг на друга, — сказал Фил. — Так?
Скрюченный палец снова указал на него. Она издала ещё один гогот. Фил подумал, что так, должно быть, смеются проклятые в аду.
— В НИФ сказали, что виновата компания, делавшая проводку. Компания, которая делала проводку, сказала, что штат проверял и рождественские огни, и исходные спецификации проводки, так что виноват штат. Штат сказал, что спецификации не совпадают с фактической проводкой в оставшихся домах, а значит, инженерная фирма схитрила, чтобы сэкономить деньги. Инженерная фирма заявила, что они выполняли предписания корпорации «Нью-Ингленд Фридом». И знаете, что ответила корпорация «Нью-Ингленд Фридом»?
— Подайте на нас в суд, если вам что-то не нравится, — сказал Фил.
— Подайте на нас в суд, если вам что-то не нравится, — именно так. Большая старая корпорация против женщины, которая выглядит, как курица, забытая в духовке. Ладно, сказала я, увидимся в суде. Они предложили мне мировое соглашение на сорок тысяч долларов, но я отказалась. Я хочу пять миллионов, по одному за каждого моего ребёнка, от трёх до четырнадцати лет. Мужа они могут забрать бесплатно, он должен был их спасти. Теперь мне пора уходить?
Впервые со смерти Салли — возможно, впервые со смерти Джейка — Фил почувствовал, как в нем пробуждается настоящий интерес. И возмущение. Ему пришлась по душе идея сразиться с корпорацией-тяжеловесом. Нет, не из-за денег, хотя его доля от пяти миллионов была бы значительной. И не ради рекламы, потому что у него уже было достаточно дел… или столько, сколько ему хватало. Дело было в другом. Это был шанс сомкнуть пальцы на шее, которая не рассеется, как дым.
— Нет, — ответил Фил. — Вам еще не пора уходить.
В течение следующих пяти лет Фил без устали преследовал компанию «Нью-Ингленд Фридом». Его отец неодобрительно отнесся к этому, говоря, что у Фила развился синдром Дон Кихота, и обвиняя его в том, что тот забросил другие дела. Фил согласился, но отметил тот факт, что ему больше не нужно копить деньги, чтобы отправить сына в Гарвард, и Джон — теперь уже старый Джон — больше не лез в это дело. Вдова Теда Олбёртона сказала, что понимает его и полностью поддерживает.
— Ты делаешь это, потому что не можешь подать в суд на рак, который забрал Джейки, — сказала она.
Фил не стал спорить — возможно, в её словах было зерно истины, — но на самом деле он делал это, потому что не мог выбросить из головы Человека с ответами. Иногда, когда он не мог заснуть, он говорил себе, что поступает глупо; Человек-ответ не несет ответственности ни за его несчастья, ни за беды Обгоревшей Женщины. Всё это было правдой, но было кое-что еще: когда Филу действительно нужны были ответы, человек под красным зонтом исчезал. И, как и миссис Лакасс, ему нужно было возложить на кого-то ответственность.
Он добился того, чтобы дело НИФ рассматривалось в окружном суде Бостона незадолго до того, как у миссис Лакасс началась пневмония. Он выиграл дело. НИФ подала апелляцию, как Фил и Кристина и предполагали, но миссис Лакасс всё же успела застать эту условную победу, прежде чем пневмония забрала её осенью 1967 года. К тому времени Фил видел, как она угасает с каждым днем, и понял, как и в случае с Джейком, что она обречена. Он добавил в дело брата Рональда Лакасса. Тим Лакасс не испытывал жажды мести, как Обгоревшая Женщина, и у него не было её рвения; он просто сказал Филу продолжать дело, не жалея сил, и следил за ним из своего дома в Северной Каролине. Он отказался оплачивать какие-либо расходы, но был бы рад получить деньги, если бы они свалились с неба, точнее, из Бостона или Нью-Гэмпшира. У Обгоревшей Женщины не осталось никакого имущества. Фил всё равно продолжил дело, оплачивая расходы из своего кармана. Дважды НИФ предлагала уладить дело, сначала за триста тысяч долларов, затем за восемьсот тысяч. Огласка дела была им крайне невыгодна. Тим Лакасс (по междугородней связи) уговаривал Фила взять деньги. Фил отказался. Он хотел все пять миллионов, потому что таково было желание миссис Лакасс. По миллиону за каждого ребёнка. Были задержки. Были отсрочки. НИФ проиграла дело в Апелляционном суде и подала апелляцию ещё раз, но когда Верховный суд отказался ее рассматривать, сдалась. Окончательный счёт за рождественские огни — последнюю соломинку, переломившую хребет верблюду, — и дрянную проводку, которая, как доказал Фил, была стандартной политикой НИФ (сосредоточившей внимание на других застройках компании), составил 7,4 миллиона долларов, присуждённых истцу Тиму Лакассу. Плюс значительные судебные издержки. НИФ, которая изначально не могла поверить, что не сможет переиграть сельского адвоката из Мухосранска, могла бы сэкономить почти два с половиной миллиона долларов, если бы признала поражение раньше.