Буч помнил произошедшее так же хорошо, как и я: Илла, яркий свет, потеря сознания, молодой человек, футляр для очков. Этот футляр, насколько мне известно, до сих пор лежит в хижине. Мы еще несколько лет приезжали туда в ноябре, пока Буч не отправился на запад, и каждый по очереди дул на тисненую волну, но футляр больше не открывался для нас. И, я уверен, не откроется ни для кого другого. Если только кто-то его не украл — а кому бы он ещё понадобился? — он по-прежнему стоит на каминной полке, где Буч оставил его в последний раз.
Последнее, что сказал мне Буч, прежде чем мы покинули хижину в тот день, — это то, что он больше не хочет рисовать в своем блокноте, по крайней мере, какое-то время.
— Я хочу писать картины, — сказал он. — У меня тысяча идей.
У меня была только одна идея — горящий сарай, ставший первой сценой в «Грозовой буре», — но я был уверен, что за ней последуют и другие. Дверь открылась. Мне оставалось лишь войти в нее.
Иногда меня мучает мысль, что я — самозванец. Перед смертью Буч говорил то же самое в нескольких интервью.
Это удивляет? Я так не считаю. Когда осенью 1978 года мы отправились в лес, мы были одними, а вернувшись оттуда, стали совершенно другими. Мы стали теми, кем стали. Полагаю, главный вопрос связан с талантом — был ли он в нас изначально или был подарен нам, как коробка конфет, потому что мы спасли жизнь Иллы? Можем ли мы гордиться тем, чего достигли, вроде как поднявшись за счёт собственных усилий, или мы просто пара позёров, присвоивших непонятно чьи заслуги, которых никогда бы не добились, если бы не та ночь?
Что это за штука такая — талант? Иногда я задаю себе этот вопрос, когда бреюсь, или — в старые времена, когда занимался продвижением книг — когда жду за кулисами, чтобы появиться на телевидении и продать очередную порцию своих вымышленных историй, или когда поливаю лилейники своей покойной жены. Особенно когда поливаю лилейники. Что это такое на самом деле? Почему судьба выбрала именно меня, когда так много других писателей стараются изо всех сил и готовы на всё, лишь бы судьба выбрала их? Почему на вершине пирамиды так мало людей? Ответом считается талант, но откуда он берется и как прорастает? И почему прорастает?
Ну, говорю я себе, мы называем его даром и называем людей с талантом одарёнными, но ведь этот дар никак не заработаешь, так же? Он лишь даётся сверху. Талант — это благодать божья.
Молодой человек сказал, что оно не даст нам того, чего у нас нет. Это аксиома. Я тешу себя этой мыслью.
А ещё он сказал, что ему жаль человечество.
На этом рассказ папы закончился. Может, он потерял интерес к своей фантастической версии той охоты в 1978 году, но я так не думаю. Последние несколько строк показались мне кульминацией.
Я достал с полки над его столом пробный экземпляр «Грозовой бури», возможно, тот самый, который я смотрел вскоре после смерти матери.
«Рваный разряд молнии поразил сарай. Он ударил с глухим звуком, похожим на выстрел из дробовика, заглушенный одеялом. Джек едва успел это заметить, как вслед раздался громовой рёв. Он увидел, как флюгер в форме железного петуха раскалился докрасна от жара и начал вращаться, а крыша сарая прогнулась и по ней побежали огненные полосы».
Это не совсем совпадало с текстом в рукописном документе, но было близко. И даже лучше, как мне казалось.
«Это ничего не значит», — сказал я себе. — «Он держался за эти строчки, за этот образ, потому что они были хорошими… или приличными. Вот и всё, что это значит».
Я вспомнил звонок матери в тот ноябрьский день 1978 года. Хотя это было много лет назад, но я четко помню первое, что она произнесла: «Что-то случилось с отцом, когда они охотились… и с Бучем». Она не хотела, чтобы я сразу же возвращался домой, потому что с ними обоими всё было в порядке. Но в выходные — обязательно. Она сказала, что они утверждали, будто заблудились, хотя оба знали Тридцатимильный лес слишком хорошо.
— Как свои пять пальцев, — пробормотал я. — Так она сказала. Но…
Я вернулся к рукописи папы.
«Я сказал ей… мы попали в переделку в лесу. Какой-то охотник выстрелил в оленя, как он думал… пуля прошла между нами».
Какая из версий была правдой? Согласно рукописи, ни одна из них. Думаю, именно тогда я начал верить в рассказ папы. Или… нет, не совсем так, потому что она всё еще казалась слишком фантастичной. Но именно тогда в моей душе пробудилась вера в его рассказ.
Рассказывал ли он ей когда-нибудь ту историю, которую считал настоящей? Возможно ли такое? Думаю, да. Брак — это честность и хранилище общих секретов.
Папа исписал только половину блокнота на пружине, остальные страницы были пусты. Я взял в руки блокнот, собираясь положить его обратно в нижний ящик, и тут на пол выскользнул лист бумаги, который находился между последней страницей и задней обложкой. Я поднял его и увидел, что это квитанция из муниципалитета города Харлоу, выписанная на имя «Эл-энд-Ди Хоулидж», компании, которую я считал давно не существовавшей, по крайней мере, лет пятьдесят, а может, и дольше. «Эл-энд-Ди» оплатила налог на имущество за годы с 2010 по 2050 («по текущей ставке 2010 года») за участок земли, прилегающий к Джиласи-Крик в поселении Ти-Эр-90[46]. Оплачено единовременно.
Я откинулся в кресле папы, уставившись на сумму, указанную в квитанции. Кажется, я даже чертыхнулся. Платить заранее по ставке 2010 года, вероятно, было очень выгодно, но оплатить на сорок лет вперед — в городке, где большинство людей имели задолженность по налогам — это было неслыханно. Согласно этому листу бумаги, «Эл-энд-Ди Хоулидж» — Лэрд Кармоди и Дэйв ЛаВердье, другими словами — выложили 110 тысяч долларов. Конечно, к тому времени они могли себе это позволить, но зачем?
Подходил, как мне думается, только один ответ: они хотели защитить свою маленькую охотничью хижину от застройки. Но почему? Потому что тот футляр для очков с другой планеты всё ещё был там? Это казалось маловероятным; скорее всего, стервятники в человеческом обличии давно избавили хижину от всего, что представляло хоть какую-то ценность. А вот что казалось вероятным — и теперь в это было легче поверить, — так это то, что мой отец и его друг решили сохранить место, где они встретили существ с другого мира.
Я решил туда поехать.
Лесных дорог, по которым папа и дядя Буч добирались до ручья Джиласи-Крик, давно уже нет. Теперь на их месте возведён жилой район и трейлерный парк, оба называются Хемлок-Ран. Ти-Эр-90 тоже больше не существует. Сейчас это городок Причард, названный в честь местного героя, погибшего во Вьетнаме. На картах и в джи-пи-эс системе по-прежнему обозначен Тридцатимильный лес, но в наши дни это всего лишь десять миль леса, если не меньше. Возможно даже всего пять. Старый шаткий мост давно исчез, но чуть ниже по течению появился другой — узкий, но прочный. Смысл его существования — баптистская церковь «Благодать Иисуса», которая стоит на берегу ручья в Причарде. Я переехал через него и припарковался на церковной стоянке, хотя в тот день уровень воды в Джиласи был настолько низок, что я мог бы перейти его пешком, если бы додумался надеть болотные сапоги.
Я пошел вверх по течению и нашел сломанные опоры старого моста, глубоко утонувшие в сорняках и папоротниках. Повернувшись, я увидел тропинку к хижине, теперь сильно заросшую кустарником и тернием. Стоял знак с надписью «ОХОТА ЗАПРЕЩЕНА. ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН. ПО РАСПОРЯЖЕНИЮ ЛЕСНИЧЕГО». Я осторожно, боясь ядовитого плюща или ядовитого дуба, пробрался сквозь кусты. Четверть мили, писал Папа, и я знал по собственным поездкам сюда (их было немного; мне не особо нравилось стрелять в существ, которые не могут выстрелить в ответ), что это примерно так.
Я подошел к запертым воротам, которых уже не помнил. На них висел еще один знак с изображением лягушки над надписью «КВА-КВА, УБИРАЙСЯ С МОЕГО УЧАСТКА». Одним из папиных ключей я открыл ворота. Я обошел поворот, и вот передо мной хижина. За ней годами никто не ухаживал. Крыша не обрушилась от многолетнего снега, вероятно, потому что ее частично защищали переплетенные ветви великовозрастных сосен и елей, но она покосилась и вряд ли продержится долго. Дощатые бока, когда-то покрашенные в коричневый цвет, теперь выцвели и потеряли всякий цвет. Окна были заляпаны грязью и пыльцой. Место выглядело совершенно заброшенным, но, судя по всему, не подверглось вандализму, что я счёл своего рода чудом. На ум пришли строчки из какого-то старого стихотворения, вероятно, прочитанного еще в школе: «Сплети вокруг него тройной круг и закрой глаза с благоговейным страхом»[47].
46
Вымышленный городок в произведениях С. Кинга, фигурирует в романах «Мешок с костями» и «Под куполом».