— Я дал тебе уйти в цитадели, — процедил он. — Я дал тебе уйти ночью. Но ты снова лезешь на рожон. Теперь тебе не избежать правосудия.
Энигма нахально усмехнулась.
— А что, плавать возле порта — уже уголовное преступление?
— Саботаж, эксцесс, организация бунтов, повлекших за собой массовые беспорядки, которые привели к войне. Тебе все зачитают при постановке на тюремный учет, если попросишь. Это была последняя капля.
Энигма замолкла. Едва поднявшийся в ней боевой азарт затух, и она больше не смогла придумать ни колкостей, ни едких замечаний, чтобы показать, насколько ей плевать на официальное правосудие. Она опустила голову. Атрокс принялся нервно ходить вокруг нее.
— Значит, ребенок все же жив? — спросила она, не поднимая головы.
— Одержимая, — выругался Атрокс, но злость в его голосе убавилась. — Вновь ты гонишься за призрачной целью, наплевав на порядок. Наплевав на все и вся!
Он остановился, в глазах его проступило бессилие. Энигма вздохнула.
— Так жив или нет? Как насчет последнего желания приговоренного? Я хочу знать, действительно ли моя цель была призрачной.
— Может быть, жив, может быть, нет, — Атрокс сердито хмурился. — Что это меняет?
— Ты должен объявить амнистию для той девушки, она не сделала ничего преступного.
— Такими вещами заведует Комитет стабильности.
— Но ты же можешь на него повлиять.
— С чего бы мне это делать?
Энигма одарила его ненавидящим взглядом.
— Потому что это важно для нашего мира, упрямый ты осел.
Атрокс опешил, разозлился, но смятение оказалось сильнее злости.
— А наш мир действительно важен для меня, — продолжила Энигма, чуть смягчив тон. — Я бы не стала так рисковать понапрасну.
В порту раздался звонок, оповещающий о приближении нового судна.
— Я бы прислушался, если бы не один веский факт.
Энигма вопросительно наклонила голову.
— Какой еще факт?
— Что ты — безрассудна. Что в голове у тебя дурман, который ты никогда не сможешь разогнать. Сердце! — последнее слово он произнес как ругательство.
— И что с того, что Сердце?
— Ненадежный и слабый советчик.
Энигма фыркнула и в негодовании развела бы руками, если бы их не сковывали наручники.
— Я сильнее тебя, так и знай, — заявила она.
Он удивленно поднял брови.
— Будь я уверена в Кодексе, я служила бы ему намного преданнее, чем ты, — она сказала это с издевкой, зная, что задевает его такими словами. — Где истинное служение — там нет рассудка, и мое безрассудство мне бы в этом деле очень помогло. Но я вижу, что Кодекс примитивен и ограничен, поэтому все мои рвения устремлены к другим вещам.
Атрокс стал мрачнее тучи, но ничего не сказал. Энигма посмотрела в серое небо.
— Я знаю, что все это значит, — заговорила она с отчаянием, не отрывая от облаков взгляд. — Появится новая жизнь — и наступит конец этому мертвенному оцепенению. И вновь все станет непредсказуемым. Вновь начнутся перемены, с которыми ты не будешь знать, что делать, потому что страх прошлых ошибок сковывает тебя. Он сильнее твоего желания быть хорошим правителем.
Повисло тяжелое молчание. Свинцовые облака закручивались, словно шестеренки мрачного механизма. Хотя бы один просвет, хотя бы один единственный луч солнца заглянул сейчас сюда, осветил этот невыносимый порт!
— Возможно, ты права, — неожиданно признал Атрокс.
Энигма оторвала взгляд от неба и с недоверием уставилась на него.
— Возможно, некоторые законы действительно устарели, и их нужно пересмотреть.
— И что за этим следует?
— А это уже тебя не касается, — в его растерянный взгляд вернулась суровая твердость. — Тебя нужно держать в узде, чтобы ты никому не принесла вреда своим безумием.
— Ты знаешь, что это значит для меня, — Энигма напряглась. — Что для меня значит неволя.
— Знаю.
— И я знала. Знала, что между Кодексом и мной ты выберешь Кодекс.
— Мир, — возразил Атрокс. — Между тобой и миром я выберу этот мир. Ты ему больше не навредишь.
— Но мы и есть этот мир, — печально сказала Энигма. — Мы все, весь Атросити. Неоднородный, противоречивый, болезненный…
— Ничего этого не было бы, если бы ты следовала закону.
— Возможно, было бы что-то пострашнее этого.
— Едва ли. Ты сама выбрала путь преступницы. И закономерно сядешь в тюрьму, — уверенность вновь изменила Атроксу, и голос его на последней фразе дрогнул.
Энигма замерла. Холодный морской ветер пробирал ее насквозь, и она почувствовала себя слабой, как осенний лист на ветру, промокший под дождем. Все это время она прочно держалась за ветвь, несмотря ни на какие ураганы, но вот-вот ее сорвет с дерева в пропасть.
— Отпусти меня, — шепнула она.
— В последнюю нашу встречу я дал слабину, но ты этим не воспользовалась, — в голосе Атрокса прозвучал отчаянный упрек. — Теперь поздно.
Ветер выл и набирал силу. Небо затянулось серой пеленой, волны беспрестанно бились о причал. Надвигался шторм. Мрак, нагнанный тучами, начал стремительно сгущаться.
— Правитель! — крикнул полицейский, держа руку на кнопке рации на своем шлеме.
— В чем дело?
— Сигнал из штаба! Код номер…
Земля качнулась, и докладчик рухнул с пристани в воду, а вслед за ним пара моряков. Воздух начал вибрировать. Со стороны города долетел приглушенный вой сирены.
Полицейские сгруппировались. Том с коллегами скрылся в здании, примыкающем к пристани, а человек, пришедший с нового судна, уже двигался обратно ускоренным шагом.
Уши пронзило мерзким звуком, словно кто-то медленно провел острым мелом по огромной школьной доске. Кровь шумела в ушах, Энигме стало плохо, закружилась голова.
Его дыхание опьяняет. Оно — туман смерти, в котором таят его жертвы.
Его взгляд завораживает, его хвост — словно гипнотический маятник.
Его движения — чарующий танец тьмы.
Его тело — исполинский храм ярости.
Зверя не приручить.
Земля стонала под лапами монстра. Он подпевал ей, то басом, то сопрано. Каждый его шаг заставлял мир дрожать в неистовом трепете.
Возник черный вибрирующий сгусток, так быстро, что никто не смог бы уследить за его появлением. Он мгновенно разросся и заполнил собою пространство, сгустил воздух, что тот с трудом втягивался в легкие. Частички тьмы просачивались сквозь глаза и уши, впитывались кожей. Солнца больше не было видно, его заменил сияющий красный шар.
Энигма оцепенела, увидев эту обросшую тиной и шерстью рептилию. Змееподобная голова перекрыла небо. Подобно черной молнии метался хвост в разные стороны, возносился к небу, пролетал над головами и разрывал облака. Постепенно облик чудища преобразился в нечто иное. Тьма — бесконечная, непроглядная, ни к чему не обязывающая расступилась перед Энигмой. Словно бескрайнее черное море, в котором можно укрыться от всех. Никого не слушать, никому не подчиняться и никого не подчинять, ни за кого не нести ответственность. Стать сильнее, заполнить собою все пространство. Унестись в бесконечные черные поля, бесконечно стремиться в пустоту и никогда этим не насытиться. Множить пустоту снова и снова, ширить ее грани, уподобиться бескрайнему черному космосу.
Руки почувствовали прикосновение, а затем свободу. Наручники стукнулись об асфальт. Атрокс освободил Энигму и потянул ее за собой.
— Оставь меня! — крикнула она и вырвалась.
— Безумная, — рявкнул Атрокс, вновь схватил ее и потащил за собой. На какой-то момент Энигма очнулась и поняла, что они бегут к байкам. За ними следовал весь отряд, держа наготове бластеры. Чудовище гудело и пульсировало где-то сзади, словно черная звезда, Энигма это не видела, но явственно ощущала. Атрокс взгромоздил на нее собственный шлем с респиратором, усадил назад, а сам сел у руля. Машины взмыли в черное небо, но метнувшийся хвост моментально сбил половину из них на землю.