Тучи гуляли по небу, играясь с бледным солнцем, как с мячом: то хватали его, то выбрасывали прочь, и казалось, будто дневное светило движется по горизонту к западу благодаря ним, а не само по себе. И остров тоже нырял из тени в свет, меняя от этого цвета с более-менее сочных до почти бесцветных. Погода намекала на присутствие жизни в этом мире.
Марк пробирался сквозь колючие заросли пустоцвета и уже успел изрядно ободрать одежду. Он обошел добрую часть побережья, выискивая порт, дорогу к которому в первый же день забыл, будучи вне себя от горя. Да и немудрено городскому жителю заблудиться в лесу, ладно хоть он уже на второй день догадался ставить отметки на деревьях, чтобы не потерять пещеру, где оставил вещи. Правда, ориентироваться по ним все равно было сложно, ведь отметки нельзя было делать слишком яркими, чтобы их не заметили посторонние.
В конце концов, порт нашелся, но радости это не прибавило. Там Марк обнаружил два причаленных судна, но что это за судна, зачем они и когда отсюда поплывут, он совершенно не знал. Одно было больше, другое меньше — на этом все. Абсолютно бесполезная информация.
Вдоль берега прогуливался сторож.
«Хм, — задумался Марк, наблюдая за ним из укрытия. — Вряд ли судна гуляют между островами. Обмен между заключенными делать бессмысленно, разве что судно снабжения… но ведь для каждого острова свое судно. Как же мне быть?».
На Марка напало отчаяние. Ему вдруг жутко захотелось бежать. Бежать от порта, и как можно дальше. Бежать без остановки, не замечая, как острые ветви рвут кожу, как камни выскальзывают из-под ног, мешая движению. Бежать в самую глубь острова, чтобы встретить там свою судьбу в лице лютого врага. Враг крикнет какое-нибудь предупреждение. Что-то вроде знакомого «сохраняй неподвижный режим». Но Марк не сохранит этот режим, он не остановится ни на миг. Режим бега не отключить. Ноги продолжат нести его вперед. И тогда враг нажмет на спусковой крючок…
Минутная слабость прошла. Марк собрал волю в кулак и принялся обдумывать новый план действий. В итоге решил, что оставаться в засаде около порта не имеет никакого смысла. Едва ли он сможет здесь что-нибудь выяснить. Другое дело — тюрьма. Осталось добраться до нее окольными тропами, через дебри, по прямой-то не пойдешь.
Только сегодня отправляться на поиски было уже поздно. Небеса стремительно темнели, предвещая холодный одинокий вечер. Во тьме Марк бесполезен. Да и днем-то он не особо… того…
Абсолютно подавленный и разбитый, он побрел домой, влекомый голодом и несмелой надеждой на крепкий сон. Лишь бы только ничего не снилось.
Когда тьма окончательно накрыла остров, Марк уже прятался в пещере. Позади остался ужин из консервированного соевого мяса и какой-то непонятной крупы, съеденный без аппетита. Горелка, на которой он разогревал пищу, уже остыла, фонарь он тоже выключил — экономил. И давящая тьма казалась совершенно невыносимой. Как будто вместе с ней на Марка давили упреки в собственный адрес, сожаления и страхи.
Хоть в желудке и не было пусто, а в голову навязчиво лезли воспоминания совместных трапез в лагере Щербатого. Как люди заботились друг о друге, помогали, поддерживали словами и делом. Как спорили и радовались встретить новый день живыми. Чаще всего они ели рыбу и пили мох, и если в те дни Марку не особо нравилось меню, то теперь запахи и вкусы подмостового лагеря стали крепко ассоциироваться с товариществом. Марк снова хотел ощутить вкус той жидкой ухи, того мерзкого варева из растительности, которая вряд ли съедобна. Снова послушал бы споры Симона и Леди. И странные, но манящие своей таинственностью разговоры с Энигмой. Все это навсегда осталось в прошлом. Власть времени нерушима, оно отбирает у человека все, что пожелает забрать.
Одиночество давило как никогда. Марку безумно хотелось, чтобы сейчас рядом оказалось хоть какое-то живое существо, которое было бы настроено по отношению к нему дружелюбно. Пусть оно будет бесполезным, пусть не сможет помочь делу, но от одного лишь его присутствия стало бы легче. Осталось ли и вовсе в этом мире дружелюбие, или оно окончательно вымерло?
Интересно, что сейчас в Городе творится? Энигма говорила, что если она умрет, то и Атросити, вроде как, конец. Но мир не разрушился. Что все это значит? Выходит, Энигма ошиблась? Или Атросити уже на пути к гибели?
А вдруг это связано с Атроксом? Теперь он единственный полноправный хозяин мира, и власть его не сдерживается никакими рамками. Больше никто не в состоянии дать тирану отпор. Может, именно это и разрушит город?
Марка передернуло от такой мысли. При данном раскладе домой ему совсем не хотелось возвращаться. Хотя вряд ли острова долго протянут после падения Атросити.
В мыслительном потоке незаметно подкрался сон. Постепенно мысли утратили четкость и последовательность, потускнели. Вскоре в их ход начали внедряться какие-то непрошенные образы и звуки, которые мозг сам генерировал. За нужную мысль уже было сложно зацепиться, и Марк оставил попытки сделать это. Он решился расслабиться и отдаться во власть сновидений, до последнего надеясь, что этой ночью кошмары к нему не придут.
Наконец-то его мольбы были услышаны. Стоило Марку окончательно провалиться в сон, как всякие образы исчезли, уступив место быстротечной пустоте. И время между закатом и рассветом пронеслось, как миг.
Минутная тьма, и вот Марк снова открывает глаза.
Время не ждет.
Какие чувства можно испытать, лишившись всякой поддержки? Не имея никого, способного помочь хотя бы морально. Потеряв не только человека, к которому можно прийти, но и места, в котором можно укрыться? Остаться совершенно одиноким во враждебном мире, где опасность подстерегает на каждом шагу.
Иной бы сдался или сошел с ума. Но Марк продолжал идти вперед, пусть и не очень уверенно. Он не жалел ни одежду, ни себя самого, прорываясь сквозь ветви и колючки. Он перебирался через сырые овражки, перелазил через поваленные деревья. Усталость и страх отступили, ему было что терять.
Вот уже два часа Марк рыскал вокруг тюрьмы, надеясь что-нибудь услышать и разузнать. Он уже думал о том, чтобы подкараулить одного из охранников для допроса. Местные тюремщики ходили в обычном камуфляже с бронежилетами, не в экзоскелетах, и Марк надеялся, что одного из них удастся схватить, пригрозив ножом. Хотя у всех них были автоматы, Марк рассчитывал напасть со спины. Впрочем, он понимал, какое это безумие.
Марк настолько ушел в себя, что даже не смог по достоинству оценить красоты тюремного острова. В отличие от города, здесь росли высокие ели с рыжими стволами. Из-за них пахло свежестью и хвоей, иголки мягко пружинили под ботинками, но Марк этого словно не замечал. Один раз только он отметил для себя, что лес вокруг тюрьмы похож на искусственно посаженный: слишком аккуратными стройными рядами росли деревья. Временами ему попадались хоженые тропинки, но их лучше было обходить стороной — как и главную дорогу, вымощенную камнем, которая вела к воротам тюрьмы. За оградой вокруг высокого кирпичного здания росли стриженные кусты и березы.
Заключенные вряд ли могли наслаждаться природой вокруг, ведь большую часть своей жизни они проводили в камерах. А тюремщики… впрочем, может, это они как раз облагородили территорию? В другое время Марк удивился бы и разозлился, думая о том, что здесь вместо тюрьмы могла бы раскинуться ферма. Но сейчас ему было все равно. И он не желал вдаваться в размышления, насколько грамотно власть занимается производством и насколько чиста почва от загрязнений, случившихся во время Гражданской.
С момента прибытия Марк ничего не ел, словно потребность в пище отпала. Тело начинало истощаться, но он упорно игнорировал его нужды. Отсутствие сна тоже сказывалось — и вот он уже задремал, припав спиной к дереву, растущему около бетонной стены с колючей проволокой. Марк уже не видел разницы между сном и явью, и иногда ему мерещилось, будто один из охранников его обнаружил. Потом образ исчезал, и Марк понимал, что принял куст за врага. А вскоре он услышал: