И он взглянул на меня из-под этих ресниц чёрными глазами, в которых опять искрился смех, хоть лицо и было серьёзно.
— У тебя тоже… — пообещал он.
Наверно, этот ужин продолжался бы и дальше на этой сентиментально-романтической волне, если б я вдруг не вспомнила о той картине в галерее Портмана. Мне подумалось, что в ней слишком много таинственного, и МакЛарен с его мрачным опытом и весьма своеобразным набором знаний мог бы мне помочь разобраться в этой загадке, не говоря уж о его намётанном взгляде. Ведь именно с его помощью мне удалось приоткрыть завесу тайны над этим странным творением. Но стоило мне заговорить об этом, как он заметно поскучнел.
— Что ты думаешь об этой картине? — спросила я.
Он пожал плечами и нехотя проговорил:
— Опять твой профессиональный интерес. Учитывая мой профессиональный опыт? Ну, что ты хочешь знать?
— Зачем было писать эту картину?
— Не знаю, ангел… Я никогда не писал таких картин.
— Утром ты сказал, что это может быть послание. Что ты имел в виду?
Он неопределённо покачал головой.
— Может, просто напоминание о том, что Зло всегда рядом, и то, что на первый взгляд кажется трогательным или невинным, на самом деле опасно и страшно?
— А, может, в картине зашифрован какой-то ритуал? Например, позволяющий вызвать дьявола?
— Распространённое заблуждение… — вздохнул он. — Его не нужно вызывать, он всегда рядом. Это подтверждается двумя очевидными доказательствами: он имеет дурную привычку являться к тем, кто его не призывает, и не является к тем, кто его зовёт по всем правилам того, что зовётся Искусством.
— Может, у этого ритуала другая цель?
— Может, — уступил он, — но я не знаю, что это за ритуал.
— А, может, загадка в самой картине, например тайник в доске или что-то нарисовано или написано под слоем краски… — продолжала я размышлять вслух. — Ведь никому не пришло в голову сфотографировать картину с помощью хотя бы самого примитивного рентгена, я уж не говорю о более специфических методах исследования.
— Ты собираешься заняться этими исследованиями прямо сейчас?
— Нет, может, немного позже. Ты можешь мне помочь.
Его лицо как-то странно напряглось.
— Я бы вообще не хотел, чтоб ты этим занималась. Что тебе взбрело в голову тратить время на эту доску?
С минуту поразмышляв, я решила, что могу рассказать ему то, что касается завещания старого антиквара. Он выслушал меня внимательно.
— Вы собираетесь её продать? — он вытащил из кармана портсигар и, достав из него сигарету, сунул в зубы. Когда он прикуривал от зажигалки, оранжевое пламя на мгновение ярко осветило его сосредоточенное лицо.
— После того, что мы о ней узнали, это вряд ли возможно, — призналась я. — Она может быть опасна. Разве нет?
Он утвердительно кивнул. Первый более-менее конкретный ответ.
— Может, — уверенно подтвердил он. — А если не продать, то что?
— Мы должны выяснить, что в ней такого… Провести исследования…
— А потом?
— Почему ты спрашиваешь?
— Интересно. Почему ты не говоришь, что вы собираетесь её, в конечном счёте, уничтожить?
— Уничтожить? — опешила я.
Мне сразу вспомнилось как изысканно и чётко выстроена композиция картины, тщательно выписаны лица, детали… Да, это жутко, но ведь Босх и Гойя тоже не ангелов рисовали, так что же, их тоже в печь? Ведь это шедевр, хоть и мрачный. Я почувствовала страх и печаль, глядя на него, и отвращение, вызванное тем, что он изображает. И это отвращение тоже может быть мерой воздействия. Ведь увидев эту картину и испытав ужас от её содержания, вряд ли кому-то захочется вдруг заняться чёрной магией у себя дома. Отрицательные чувства тоже могут создавать воспитательный эффект.
Между тем, МакЛарен пристально смотрел на меня, сжимая сигарету в зубах. В этот момент он вовсе не был похож на несчастного мальчика. Внимательный, оценивающий взгляд, словно, на сей раз, он испытывал меня. И при этом во всём его облике вдруг проступило что-то жёсткое, неуступчивое и хищное, как у матёрого волка.
— Эта картина не является моей собственностью, и я не могу решать её судьбу, — произнесла я.
— Ты уходишь от ответа, — возразил он. — Если б это была твоя картина, ты бы её уничтожила?
— Что ж… — вздохнула я и с честным видом взглянула в его прищуренные глаза. — Она не моя.
Он продолжал какое-то время смотреть на меня, видимо, о чём-то раздумывая, потом воткнул сигарету в пепельницу и взялся за бокал.
— Тогда выпьем за того, кто может решить её судьбу. И, дай Бог, что б он решил её правильно.
Я чокнулась с ним, и отпила вина. К сожалению, очарование вечера улетучилось. Наверно, его можно было вернуть, но что-то мне подсказывало, что у МакЛарена такое желание отсутствует напрочь. Мы поговорили ещё о чём-то, но разговор не клеился. Он отвечал односложно и как-то излишне язвительно. А потом зазвонил его коммуникатор. Достав его, он нажал кнопку и поднёс его к уху.