Терренс кивнул.
— Планета погибла, и вместе с ней шестьдесят процентов населения. Эти двое успели эвакуироваться на одном из последних катеров. Родители Октавио погибли. Он был мал и пережил это, а старуха после этого помешалась и заперлась в своём доме на Ридженс-стрит…
Я невольно вздрогнула.
— Что это за улица?
— Улица, где вплотную друг к другу стоят узкие трёхэтажные дома, довольно мрачноватые на вид, тем не менее, очень респектабельные. Там селятся солидные банкиры, врачи и профессора, изредка одинокие люди, которые не рвутся пообщаться с окружающими и имеют достаточно денег, чтоб купить и содержать такой особнячок с каминами и небольшим садиком во дворе. Старушка помимо внука успела прихватить кое-что из драгоценностей и акции какой-то звездолётостроительной компании, некогда принадлежавшие её покойному супругу.
— И коллекцию странных вещей…
— Я говорю то, что узнал от её соседей. Октавио смылся с Киоты, едва получив деньги за бабушкино барахло. Больше его никто не видел. Не думаю, что он очень скучает по нашему милому городку.
— А кому достался её дом?
— Он несколько лет сдавался поэтажно, но, в конце концов, его купил какой-то писатель.
— И что он пишет?
Терренс с беспокойством взглянул на меня, но всё же ответил:
— Исторические приключенческие романы на тему алкорско-ормийских войн. Не знаю, насколько они достоверны с исторической точки зрения, но то, что девушки над ними рыдают, а юноши сжимают кулаки, это точно. Я сам прочёл пару, но потом это показалось мне несколько… однообразным, тем более, что трагедий, мордобоя и стрельбы в моей жизни итак хватает с лихвой.
— Молодец, — наконец несколько очнувшись от своих мыслей, произнесла я. — Ты отлично поработал и теперь можно не тратить время на отработку этой линии. Пойдём, посмотрим книгу?
— Только пойдём ко мне, а то Макс уединился с Тэнгом в своём кабинете и с каменным лицом выдёргивает перья у него из хвоста. Я не любитель столь жестоких зрелищ.
Мы спустились вниз, в небольшую светлую гостиную, где стены были золотисто-розового цвета, потолок кремовым, а пол — цвета охры. Камин, облицованный белыми изразцами с голубым рисунком, несколько небольших шерстяных ковриков ручной работы с белыми, светло-жёлтыми и лазоревыми полосами, лёгкая изящная мебель вишневого дерева придавали комнате исключительно уютный и милый вид. Терренс ненавидел чёрный цвет, и Максу пришлось смириться с тем, что его друг нарушил шахматные порядки Чесстауэра. В конце концов, это было единственным, но обязательным условием пребывания рыжика в замке.
Мне нравилось бывать в его комнатах. К тому же он не стал ломаться, когда я предложила ему занять для удобства и белые помещения, расположенные рядом с его апартаментами. В результате в замке образовался такой сказочный тёплый разноцветный мирок, как ошибочно вклеенный в чёрно-белый фильм цветной эпизод с полётом бабочек над лужайкой.
Войдя в гостиную, он сразу же придвинул кресло к небольшому круглому столику, стоявшему возле дивана. Я присела на мягкие стёганые подушки и взглянула на Терренса. Тот сел на диван и стукнул пальцем по какой-то точке на стеклянной столешнице, под которой золотился узор из лозы. Узор тут же пропал, стекло помутнело, а потом на нём проступила такая же клавиатура, как и на библиотечном столе Макса.
Я знала, что Терренсу, как и Максу, не обязательно нажимать кнопки для связи с основными системами Кинга, у обоих в голову были имплантированы какие-то контактные схемы, которые соединялись с мозгом рецепторами. Честно говоря, я, работая с такими системами, всё же предпочитала лепить кружок со схемой на висок. Не так эффективно, конечно, но всё же не чувствуешь себя киборгом. Этих двоих такие мелочи не смущали.
Терренс также легко и небрежно, как Макс, наигрывал гаммы на своей клавиатуре. Я с любопытством наблюдала за появлением напротив нас прямо на стене прямоугольника экрана, а на нём — картины «Посещение больной».
— Кинг, покажи нам книгу… Разверни и обработай изображение.
Верхние листы раскрытой книги послушно соскользнули с её поверхности и, приблизившись, расположились на экране. При этом левая страница была хорошо видна, и прочитать её было несложно. Оставалось только удивляться таланту художника, который сумел так ювелирно и точно изобразить эту страницу под углом с учётом небольшого изгиба у корешка. На этой странице имелось схематическое изображение какой-то печати и текст, написанный древнееврейскими буквами. Вторая страница выглядела не так хорошо, она была испещрена в основном палочками и точками, в которые сливались буквы при взгляде на страницу со стороны, и некоторые буквы опять же древнееврейского алфавита.