Ну и чёрт с ним… Главное закончить сегодня дела. А потом махнуть дальше по Вселенной. И сменить имя, чтоб никто не узнал, кем он был. Странная тревожная догадка мелькнула где-то в голове и тут же исчезла.
— Рауль де Мариньи по прозвищу Ястреб! — произнёс он, взглянув в большое зеркало, и отвесил изысканный поклон своему отражению. — Пора, мой друг… Нас ждут великие дела.
Но сердце болезненно сжалось, когда он выходил из номера. Тревога, тоска и беспредельное одиночество заполнили душу. Как трудно быть одному…
Он приехал в Эйк, когда сумерки уже сменились темнотой. Тяжёлые тучи, нависшие над городом, ускорили наступление ночи. Пронизывающий ветер и моросящий дождь очистили и без того пустынные улицы, а редкие прохожие испуганно шарахались в подворотни, завидев вдалеке его внушительную фигуру. Он приехал пораньше, чтоб осмотреться, но смотреть было не на что. И двор, и старый, полуразрушенный дом были пусты. Вокруг безлюдно и тихо, только ветер свистит в щелях.
Он ушёл и снова бродил по улицам, раздумывая о чём-то и пытаясь настроиться на главный поединок в своей жизни. Но всё было не так. И всё те же тревога, тоска и одиночество выхолаживали сердце. И ветер, наконец, пробрал до костей, заставив поёжиться от холода. Ригорский плащ уже не спасал.
В полночь он подошёл к мрачной арке подворотни и, достав из ножен кинжал, стиснул затянутой в перчатку рукой удобную рукоятку. На мгновение задержав дыхание, он вошёл в темноту. Его слух обострился, и глаза, быстро привыкнув к темноте, выделили смутные очертания предметов, какой-то рухляди у стен, смутный блеск грязной земли под ногами. Прислушиваясь не только ушами, всей кожей, как учили его в десанте, он шёл вперёд, готовый ко всему.
Там, куда он направлялся, уже светлели более яркие очертания покосившихся стен и сорванной, едва держащейся на одной петле двери. В чёрном проёме что-то мелькнуло, и он ускорил шаг. Выйдя во двор, он замер, вглядываясь в тёмный прямоугольник впереди, и чуть не упустил странный мягкий звук наверху.
Плотное чёрное полотно накрыло его с головой, он почувствовал ту самую жуткую неживую энергию, услышал хриплый сосредоточенный шёпот и холод у горла, а потом боль от вонзившихся в его шею зубов. Он уже успел собраться, но внезапное оцепенение мешало ему. Ноги приросли к земле, а руки отяжелели. До боли стиснув зубы, со стоном, едва не с криком, он разжал занемевший локоть и не ударил, а скорее вдавил остриё кинжала в чёрную упругую темноту.
Оглушительный визг на высокой ноте заставил его рухнуть на колени и зажать уши ладонями. Но визг стих и что-то чёрное кучей тряпья упало на землю рядом с ним. Нащупав возле колена кинжал, Хок рывком поднялся и пошёл к дверному проёму, где видел смутное движение. Идти было трудно. По шее на грудь стекала кровь. Уже войдя в подъезд дома, он внезапно пошатнулся и прислонился к стене, переводя дух. Перед глазами потемнело, и это была не просто темнота. Он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, но смутный шорох наверху, заставил его очнуться. Посмотрев наверх, он увидел замусоренную лестницу, несколькими пролётами поднимавшуюся на верхние этажи. С силой оттолкнувшись, он начал взбираться по ступеням, опираясь одной рукой на стены, а другой — сжимая кинжал.
Подниматься на Килиманджаро было легче. Он шёл, с трудом переставляя ноги, а перед глазами голубело небо, и белел чистейший снег. Маячила яркая куртка идущего впереди товарища, и чей-то смех звучал в ушах. И он сам смеялся… Только ноги вдруг одеревенели, и он привалился к стене, упершись в ветхую деревянную дверь. Толкнув её, он увидел несущиеся на него тучи. Ветер швырнул в лицо пригоршню ледяных капель. Казалось, он прилип к стене, словно она была намазана клеем. С трудом отодвинув её от себя, он шагнул на крышу, запнулся и кувырком покатился вниз, по скользкому пологому скату.
Удар о кромку крыши и боль в плечах. Он почти инстинктивно уцепился за край ограждения и повис над улицей. Его руки ещё лежали на мокрой растрескавшейся черепице, немеющие пальцы намертво вцепились в холодную перекладину, к которой когда-то были приварены перила. Он держался. От ощущения опасности и холода он снова пришёл в себя и понял две вещи: он потерял кинжал и выбраться на крышу он уже не сможет.
Подняв глаза, он измученно взглянул на бегущие по небу тучи, чувствуя, как нудная боль растекается по мышцам, и слабеют заледеневшие пальцы. Он опять проиграл.
— Ах, Рауль… — раздался сквозь вой ветра и стук капель по крыше негромкий печальный голос. — Сколько раз тебе говорили, Кратегус — не твой противник. Тебе никогда не победить его.