— У меня есть энергетические батончики, — ответил он. — Не уверен, что их можно назвать едой, но они придадут тебе силы.
Не то, чтобы ей надо было быть еще сильнее.
Она прикрыла веки и мечтательно вздохнула.
— Энергетические батончики — звучит божественно. Я почти год не ела, но представляла себе еду. Снова и снова. Шоколад и пирожные, мороженное и арахисовое масло.
Целый год и маковой росинки во рту не иметь?
— Они не кормили тебя?
Темные ресницы взмыли вверх. Она не кивнула и не ответила утвердительно, да ей и не надо было. Правда ясно читалась в печальном выражении ее лица.
Как только он покончит с допросом Ловцов, все до единого, кого они нашли в этих катакомбах, будут мертвы. Он сам прикончит их. А еще на этот раз он не будет спешить, наслаждаясь каждым ударом, каждой каплей пролитой крови. Эта девушка была Гарпией, отродьем Люцифера, как сказал Гидеон, но даже она не заслужила мук голодом.
— Как же ты выжила? Ты бессмертна, знаю, но даже бессмертным нужно питаться, чтобы поддерживать силы.
— Они распыляли что-то через вентиляционную систему, специальный химикат, чтобы сохранять нас живыми и послушными.
— Полагаю, что на тебя не полностью подействовало?
— Нет. — Маленький розовый язычок жадно прошелся по ее губам. — Ты говорил об энергетических батончиках?
— Нам надо выбраться отсюда, чтобы взять их. Можешь сделать это?
Или скорее, согласна ли она сделать это? Он сомневался, что сможет принудить ее к чему-то, чего она не хочет, без того, чтобы не оказаться изрезанным и переломанным, а возможно и мертвым. Он гадал, как же Ловцы сумели ее поймать. Как они посади ее в клетку и выжили, чтобы поведать об этом миру.
Девушка немного поколебалась, а затем ответила:
— Да. Могу.
Опять же двигаясь очень медленно, Сабин взял ее за руку и помог подняться на ноги. Она пошатнулась. Нет, понял он, она прильнула к нему, ища более близкого контакта с его телом. Он замер, готовый отпрянуть — держи дистанцию, ты должен сохранять дистанцию — когда она вздохнула, ее дыхание пробилось сквозь дыры в его рубашке и коснулось груди.
Теперь его глаза закрылись в экстазе. Он даже обвил ее за талию, притягивая ближе. Наконец-то довершившись, она положила голову в изгиб его шеи.
— И об этом я тоже мечтала, — прошептала она. — Такой теплый. Такой сильный.
Он проглотил ком, что внезапно встал в горле, чувствуя, как демон Сомнений вышагивает в коридорах его разума, звенит решетками, отчаянно желая сбежать, разрушить интимность, установившуюся между ними с Гвен.
«Слишком много доверия», — сказал демон так, словно это было сродни болезни.
Самое то, сказал бы Сабин, если бы был честен сам с собой. Ему нравилось, когда женщина смотрела на него так, словно он был светлым принцем, а не королем тьмы, от которого ей надо с воплями убегать. Ему нравилось, что она позволяла ему утешить ее в страдании.
Глупо с ее стороны, однако должен он признать. Сабин не был ни чьим героем. Он был худшим врагом.
«Дай я поговорю с ней!» — потребовал демон, словно дитя, которому не давали любимую игрушку.
«Цыц»
Заставив Гвен сомневаться в нем, он вызовет смертельно опасную Гарпию, подвергнув друзей опасности. А этого Сабин не допустит. Они слишком важны для него, слишком необходимы ему.
Необходимо, как он понял ранее, держать дистанцию. Он опустил руки и отошел в сторону.
— Не трогайть. — Слова прозвучали хрипло, и более грубо, чем ему хотелось бы. И девушка побледнела. — А теперь пойдем. Давай выбираться отсюда.
Эта женщина его добьет, и не потому, что она сильнее или злее, чем он. Хотя, если задуматься, именно таковой она и является.
Он еще никогда зубами не вырывал врагу глотку, и был весьма впечатлен, когда Гвен совершила подобное. На ее фоне Повелители Преисподней выглядели как кучка божьих одуванчиков.
Два дня прошло с тех пор, как Сабин и его команда спасли ее из пирамиды. Единственный раз, когда она, казалось, была довольна, случился, когда она впервые увидела солнце. И с тех пор она не расслаблялась. И не ела. На энергетические батончики, которых ей так хотелось, она просто взглянула с вожделением перед тем, как отвернуться, отрицательно покачав головой. Она даже не омылась в переносном душе, который он заставил Люциена доставить для нее.
Она не доверяла им, не желала рисковать отравлением или беззащитностью наготы, и это вполне можно было понять. Но, проклятье, он кипел от потребности заставить ее сделать это. Ради ее же блага. Без той дряни, которой накачивали ее камеру, она должна была ощущать зверский голод. Она должна быть истощенной и грязной — даже за прошедшие два дня тело требовало омовения, не говоря уже о времени заключения, что весьма странно, потому что остальные женщины выглядели очень чистыми — и просто не могла чувствовать себя комфортно в таком состоянии. Однако использовать против нее силу — это не выход. Ему нравилась его трахея там, где она сейчас находилась.