Он вошел в здание и проковылял по коридору к своей комнате. Кто-то уже перенес сюда свои вещи, но Сдумс поступил с ними просто — сгреб все в охапку и выбросил за дверь.
А потом упал на кровать.
Сон? Он устал, но не это главное. Сон означает утрату контроля, а Сдумс еще не был уверен, что все его внутренние органы нормально функционируют. Кроме того, если углубляться в суть вопроса, должен ли он вообще спать? В конце концов, он ведь умер. Смерть — это тот же сон, только более крепкий. Говорят, что, умирая, человек все равно что засыпает, но Сдумс должен быть крайне осторожным, иначе что-нибудь непременно загниет и отвалится. Кстати, а что происходит, когда ты спишь? Видеть сны… кто-то что-то говорил насчет снов. Мол, таким образом человек приводит в порядок свои воспоминания. Но как именно это делается?
Сдумс уставился на потолок.
— Никогда не думал, что быть мертвым настолько утомительно, — громко сказал он.
Спустя какое-то время его внимание привлек едва слышный, но крайне настойчивый скрип. Сдумс повернул голову.
Над камином, прикрепленный к специальному кронштейну на стене, висел декоративный подсвечник. Сдумс так привык к нему, что последние пятьдесят лет даже не замечал. Но сейчас подсвечник отвинчивался. Медленно вращался, поскрипывая при каждом повороте. Сделав полдюжины оборотов, подсвечник с грохотом свалился на пол.
На Плоском мире необъяснимые явления не так уж и редки. [7] Просто обычно в них куда больше смысла. Или они более интересные.
Больше ничего не двигалось. Сдумс расслабился и вернулся к наведению порядка в своих воспоминаниях. Оказывается, он столько всего забыл…
В коридоре послышался чей-то шепоток, и через мгновение дверь распахнулась.
— За ноги хватайте! За ноги!
— Руки, руки держите! Сдумс попытался сесть.
— Всем привет, — спокойно сказал он. — Ну и в чем дело?
Стоявший у него в ногах аркканцлер покопался в мешке, достал оттуда большой, тяжелый предмет и высоко поднял его.
— Ага! — победоносно возопил он. Сдумс посмотрел на предмет.
— Что ага? — уточнил он.
— Ага! — снова заорал аркканцлер, но уже менее убедительно.
— Узнаю, узнаю, — махнул рукой Сдумс. — Это символический двуручный топор. Предмет культа Слепого Ио.
Взгляд аркканцлера был лишен всякого смысла.
— Э-э, верно, — наконец сказал он и бросил топор через плечо, едва не лишив декана левого уха.
Потом он снова принялся копаться в мешке.
— Ага!
— Гм-м… Достаточно неплохо сохранившийся экземпляр Таинственного Зуба Бога-Крокодила Оффлера, — сообщил Сдумс.
— Ага!
— А это… Сейчас, сейчас, погоди-ка… Ну да, набор священных Летящих Уток Ордпора Хамовитого. Слушай, а мне начинает нравиться!
— Ага.
— А это, это… нет, нет, только не подсказывайте, не подсказывайте… священный многочлен знаменитого культа Сути!
— Ага?
— По-моему, это трехглавая рыба из очудноземской религии трехглавых рыб, — сказал Сдумс.
— Глупостями всякими занимаемся! — рявкнул аркканцлер, отбрасывая рыбу в сторону.
Волшебники приуныли. Религиозные святыни тоже подвели. Во всяком случае, на воскресших мертвецов они не действовали.
— Вы уж извините, что я причиняю вам такие неудобства… — попытался сгладить ситуацию Сдумс.
Лицо аркканцлера вдруг озарилось.
— Солнечный свет! — воскликнул он. — Вот верное средство!
— Отодвиньте штору!
— Берись за другую штору!
— Раз, два, три… рванули!
Сдумс заморгал от хлынувшего в комнату света. Волшебники затаили дыхание.
— М-да, — сказал наконец Сдумс. — Это тоже не сработало.
Все опять приуныли.
— Ну хоть что-нибудь ты чувствуешь? — с надеждой спросил Чудакулли.
— Может, призрачное ощущение, что ты вот-вот обратишься в прах и тебя унесет ветром? — попытался подсказать главный философ.
— Если я слишком долго нахожусь на солнце, у меня облезает нос, — сообщил Сдумс. — Уж не знаю, поможет ли это. — Он выдавил робкую улыбку.
Волшебники переглянулись и пожали плечами.
— Так, все выметайтесь, — приказал аркканцлер.
Волшебники бросились прочь из комнаты. Чудакулли последовал за ними. В дверях он остановился и погрозил Сдумсу пальцем:
— Попомни мои слова, Сдумс, не доведет тебя до добра это твое упрямство, ох не доведет…
И аркканцлер вышел, громко хлопнув дверью. Через несколько секунд четыре винта, крепившие дверную ручку, сами собой отвинтились, немного покружились под потолком и с тихим звоном упали на пол.
Сдумс немного поразмыслил над этим.
Воспоминания. Их было много. Сто тридцать лет воспоминаний. Когда Сдумс был жив, он не мог вспомнить и сотой части того, что знал, но теперь, когда он умер, все вдруг вернулось. Его мозг, не отягощенный ничем, кроме одной-единственной серебряной ниточки мыслей, разложил по полочкам все, что он когда-либо читал, видел или слышал. Все это было в его голове, все хранилось в памяти, на своем месте. Никто не забыт, ничто не забыто.
Три необъяснимых явления за один день. Четыре, если считать тот факт, что Сдумс вернулся в свое тело. Попробуй, объясни происшедшее. А объяснения необходимы.
Впрочем, это уже не его проблема. У него теперь нет никаких проблем, ведь проблемы — удел живых.
Волшебники столпились у двери в комнату Сдумса.
— Все приготовили? — спросил Чудакулли.
— Почему бы не поручить все это прислуге? — пробормотал главный философ. — Почему этим должны заниматься мы, старшие волшебники?
— Потому, что я хочу сделать все правильно и с достоинством, — отрезал аркканцлер. — Если уж хоронить волшебника на перекрестке и вбивать в него кол, то это должны сделать сами волшебники. В конце концов, мы — его друзья.
— Кстати, а что это такое? — спросил декан, вертя в руках какой-то инструмент.
— Это называется лопатой, — ответил главный философ. — Я видел, как садовники ею пользуются. Острый конец следует воткнуть в землю, а дальше дело техники.
Чудакулли заглянул в замочную скважину.
— Лежит. — Аркканцлер поднялся, отряхнул пыль с коленей и взялся за дверную ручку. — Итак, по моей команде. Раз… два…
7
К примеру, в далекой, укромной деревушке Чесальщиков Сосен столь часто выпадают дожди из рыб, что там развились коптильное и консервное производства и даже научились делать филе из лосося. А в горных районах Сиррита овцы, которых оставляют на ночь на пастбище, утром всегда оказываются повернутыми в другую сторону.