Он нащупал карточку, оторвал ее от крышки и зажал в зубах. Ветром Сдумс пошире расставил ноги, уперся в дальний конец гроба, завел руки за голову и надавил.
Сырой суглинок Анк-Морпорка немного подался. Сдумс сделал паузу, чтобы по привычке перевести дыхание, но понял, что в этом нет никакой необходимости. Он снова надавил. Дерево за головой хрустнуло.
Сдумс разорвал сосновую древесину, словно бумагу, и в руках у него остался кусок доски, который был бы совершенно бесполезен для обычного человека. Но не для зомби.
Перевернувшись на живот, разрывая землю импровизированной лопатой и отбрасывая ее назад, под ноги, Ветром Сдумс двигался к новой жизни после смерти.
Представьте себе равнину, периодически бугрящуюся невысокими холмами.
На октариновых лугах, что раскинулись под нависшими вершинами Овцепикских гор, стоит позднее лето, и преобладающие цвета — янтарный и золотистый. Солнце обжигает землю. Кузнечики трещат так, будто их поджаривают. Даже воздуху слишком жарко, чтобы двигаться. На памяти здешних обитателей это самое жаркое лето, которое когда-либо бывало, а память в здешних местах — долгая…
Представьте себе фигуру на лошади, уныло бредущей по пыльной дороге, что протянулась между полями пшеницы, обещающими дать небывало богатый урожай.
Представьте ограду из пропеченных солнцем мертвых досок. К ним прикреплена записка. Буквы на солнце выгорели, но надпись еще можно прочесть.
Представьте тень, упавшую на записку. Вы почти слышите, как фигура на лошади читает написанное там.
От дороги ответвляется тропинка, ведущая к небольшой группке обесцвеченных строений.
Представьте себе шаркающие шаги.
Представьте открытую дверь.
Представьте прохладную, темную комнату, вы видите ее через открытую дверь. Для жилья эта комната не предназначена. Обитающие здесь люди большую часть времени проводят на улице, просто иногда они вынуждены входить в дом, чтобы переждать темное время суток. В этой комнате хранят конские сбруи, здесь держат собак и вывешивают на просушку рабочую одежду. У дверей стоит пивная бочка. Пол вымощен каменными плитами, в потолочные балки ввинчены крюки для бекона. Стоит вычищенный скребком стол, за которым могут разместиться тридцать голодных мужчин.
Но мужчин нет. И собак нет. И пива нет. Бекона тоже нет.
За стуком в дверь последовала тишина, потом раздалось шлепанье тапочек по каменным плитам. Наконец на пороге показалась тощая старушка, чье лицо цветом и текстурой напоминало грецкий орех.
— Да? — спросила она.
— ЗДЕСЬ ГОВОРИТСЯ, ЧТО ВАМ НУЖЕН РАБОТНИК.
— Правда? Эта записка висит еще с прошлой зимы.
— В САМОМ ДЕЛЕ? ЗНАЧИТ, РАБОТНИК ВАМ НЕ НУЖЕН?
Морщинистое лицо смерило его оценивающим взглядом.
— Предупреждаю, больше шести пенсов в неделю я платить не могу, — сказало лицо.
Несколько мгновений высокая фигура, заслоняющая солнечный свет, обдумывала это предложение.
— СОГЛАСЕН, — наконец ответил незнакомец.
— Даже не знаю, и с чего бы тебе начать. Вот уж как три года нет у меня постоянного помощника. Так, нанимаю ленивых бездельников из деревни, когда нужда припрет…
— НЕУЖЕЛИ?
— Значит, ты согласен?
— У МЕНЯ ЕСТЬ ЛОШАДЬ.
Старушка выглянула из-за незнакомца. Во дворе стоял самый величественный конь, которого она когда-либо видела. Старушка прищурилась.
— Эта лошадь твоя? .
— ДА.
— И серебро на ее сбруе тоже?
— ДА.
— И ты согласен работать за шесть пенсов в неделю?
— ДА.
Старушка поджала губы. Она перевела взгляд с незнакомца на лошадь, потом — на обветшавшую ферму. И наконец приняла решение. Очевидно, посчитала, что тому, у кого лошадей и в помине нет, конокрада можно не бояться.
— Будешь спать в амбаре, понятно?
— СПАТЬ? ДА. КОНЕЧНО. ДА, МНЕ НУЖНО БУДЕТ СПАТЬ.
— В дом пустить не могу. Это будет выглядеть неприлично.
— УВЕРЯЮ, АМБАР МЕНЯ ВПОЛНЕ УСТРОИТ.
— Но есть можешь в доме.
— БЛАГОДАРЮ.
— Меня зовут госпожа Флитворт.
— ДА.
Старушка явно чего-то ждала.
— А у тебя есть имя? — подсказала она.
— РАЗУМЕЕТСЯ. У МЕНЯ ДОЛЖНО БЫТЬ ИМЯ.
Она снова выжидающе замолчала.
— Ну и? — наконец не выдержала старушка.
— ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ?
— И как же тебя зовут?
Незнакомец некоторое время смотрел на нее, а потом судорожно заозирался.
— Ну же, — подтолкнула его госпожа Флитворт. — Людей без имени на работу лучше не брать. Правильно, господин… господин?..
Фигура посмотрела вверх.
— ГОСПОДИН НЕБО?
— Что же это за имя такое? Ни разу не слыхала, чтоб так кого звали.
— ТОГДА ГОСПОДИН… ДВЕР?
Старушка удовлетворенно кивнула:
— Вот это возможно. Пусть будет Двер. Когда-то я знавала одного парня, так его Дверником звали. Если есть Дверник, почему бы не быть Дверу? — Старушка улыбнулась. — Итак, господин Двер… Ну а имя у тебя какое? Только не говори, что его у тебя тоже нет. Ты можешь быть Биллом, Томом, Брюсом — все имена хороши.
— ДА.
— Что?
— ХОРОШИЕ ИМЕНА.
— Ну а твое какое?
— Э… ПЕРВОЕ.
— Так ты Билл?
— ДА?
Госпожа Флитворт закатила глаза:
— Ну хорошо, хорошо. Значит так, Билл Небо…
— ДВЕР.
— Да, прости. Итак, Билл Двер…
— ЗОВИТЕ МЕНЯ ПРОСТО БИЛЛ.
— А ты можешь звать меня госпожой Флитворт. Ты обедать будешь?
— ОБЕДАТЬ? А. ВЕЧЕРНИЙ ПРИЕМ ПИЩИ. ДА.
— Судя по твоему виду, ты до смерти проголодался. Ну, еще не совсем до смерти, но Он уже рядом.
Она прищурившись посмотрела на незнакомца. Происходило что-то странное. Весь облик этого Билла Двера был каким-то… незапоминающимся. Да и голос тоже. Вот он, Билл Двер, стоит перед ней, и вроде он что-то там говорил — но как звучал его голос? А ведь он точно говорил…
— В здешней округе много таких, кто старается не вспоминать то имя, что было дано ему при рождении, — пояснила старушка. — Но лично я всегда говорю так: не суй свой нос в чужую жизнь, и тебе легче жить будет. Надеюсь, от работы ты не отлыниваешь, господин Билл Двер? Нужно еще вывезти сено с верхних лугов, а потом, глядишь, урожай поспеет. Отдыхать будет некогда. С косой управляться умеешь?