Старикан продолжал заливаться соловьем, а сам не сводил взгляда с девчонки. А та все так же стояла на коленях, не поднимая взгляда, как и все остальные. Один я лицезрел все происходящее. Речь продолжалась еще минут пять, а когда закончилась, Ксюша встала и ушла в общие ряды, а двое ее сопровождающих встали за спиной Феоктиста. Или ее теперь надо называть Аксинья? Нет, мне по-старому больше нравится. Жрец на какое-то время замолк, затем обратил свой горящий взор на меня.
- Встаньте братья и сестры. Пришло время решить, что делать с тем, кто убил одного из нас, и едва не убил второго! – О как. Это кто из тех двоих отъехал? Первый, наверное, ему-то я хорошо попал, а второго явно не додушил. Толпа зашумела недовольно - Вот вы мне скажете - Феоктист, он отнял жизнь у нашего брата, и мы должны отнять его жизнь взамен. Нет, скажу я вам! Не смерть за смерть, а жизнь за жизнь! Он заменит нашего павшего брата Кондратия пред нами и пред богами! Лишь службой не за жизнь, а за совесть он искупит свой грех! – Голос старика все крепчал и сейчас гремел над поляной. Даже меня пробирает. – Есть ли среди нас те, кто не согласен?
Люди мгновенно затихли. Лишь спустя несколько секунд на ноги поднялся мелкий костлявый мужчина, седой, всклокоченный и с полубезумными глазами, которыми он уставился на меня. Мужик ткнул в меня пальцем и с ненавистью прохрипел:
- Жрец! Но этот мерзавец напал на наших братьев! Как сможем мы принять его? Как сможем простить убийство? Разве мудрый Сварог не отвернется от своих детей, которые оставляют безнаказанным такое? – В конце его голос поднялся практически до визга. А мне происходящее все больше напоминало какую-то сцену из дешевого театра.
- Ты прав и не прав, Павел! – Величаво произнес Феоктист. – Мы не оставим убийство и нападение безнаказанным! Мы не примем его в нашу общину! Мы не простим его! Но мы заставим его заменить того, на кого он поднял свою поганую руку! И пока он своей работой и своим телом не искупит вину, он будет бесправным животным!
Я не выдержал и хмыкнул. Вроде, не так уж и громко, но старик услышал и снова повернулся ко мне.
- Тебе все еще смешно?
- Вовсе нет. Просто горло пересохло – как мог искренне произнес я. Еще больше усугублять не хотелось совершенно. – Мне бы водички…
- Если ты сам, своей волей, согласишься искупить свою вину, то будет тебе вода! – Все так же торжественно пообещал Феоктист, взмахом руки отправляя мужичка на место.
- Это в смысле соглашусь стать безвольным животным и что-то там про искупление телом? Ну уж нет, увольте. Даже знать не хочу, что это значит.
Старик нахмурился, но не очень естественно, было похоже, что такого ответа он и ожидал. Пристально посмотрел на меня, затем все же ответил:
- Это мы еще посмотрим, человече, это мы еще посмотрим. А что такое искупление телом, ты сейчас и сам поймешь – и, посмотрев мне за спину, гаркнул – Василек! Приступай!
У меня неприятно все замерло в груди. Ну а подумайте сами – стою в позе одного хитинового создания с клешнями, руки и голова зажаты в колоде, абсолютно без шансов выбраться, а клятый Василек сзади к чему-то может приступать. Даже лягнуть толком не получится – цепь же. Но я на всякий случай напряг ноги, готовый ими отбиваться, и лучше сломать шею в колодке, потеряв опору. А вместо этого услышал свист, затем спину обожгло. Это вызвало неоднозначные эмоции – было очень больно, еще и поверх ожогов-то, но все же это не худший вариант. Поэтому я стиснул зубы и лишь шипел сквозь них, пока мог. После пятого удара в глазах начало плыть, ноги подкашивались, спина нестерпимо горела, но я все еще не орал. Еще пару ударов спустя наступила блаженная передышка, которую испортил Феоктист, подошедший к моему лицу и участливо поинтересовавшийся:
- Больно, милок? Это и есть искупление телом. И ты его еще не прошел. Да и не пройдешь, пожалуй, ежели молчать будешь. Ты попроси прощения у общины, за смерть брата нашего, да прими судьбу свою дальнейшую. И Христа отринь. И все кончится. И я даже лично тебе водицы колодезной принесу, слово тебе даю!
В голове гулял красный туман, но кое-как я воспринимал слова этого ублюдка. А при словах про воду, понял, что готов убить полмира за кружку воды, хоть даже и не колодезной. Полмира убить готов, а просить прощения у этих имбицилов – нет. Через прокушенные до крови губы выдавил: