Ксюша хмыкнула.
— Ты не смейся, там мало смешного. И вот, на этого Уго вышли непонятно откуда два совсем сопленыша, лет по двенадцать, а то и меньше. Но Уго подумал, что они же дети, ослушался приказа и на легком матерном английском сказал, чтобы эти онижедети скрылись и больше никогда в жизни ему не показывались. И дал слабенького поджопника одному из них. На что второй отчего-то сильно обиделся, достал самодельный нож и начал тыкать им Уго куда попало. Наш герой изрядно удивился, особенно когда почувствовал активно льющуюся по ногам кровь — командир у них был не дурак и заставлял всех носить бронежилет даже во сне, но вот ноги тот не защищал — тут же поймал этого недоросля и шустро свернул ему шею. Но в это время со спины подобрался второй, точно с таким же ножом, и продолжил начатое напарником дело, заодно диким визгом переполошив всю округу. Уго и его тут же перевел неживое состояние, но было поздно. Случилось самое страшное — проснулся командир. И этот командир хотел отстрелить Уго яйца, потому что такие дебилы не должны продолжать род. Спасло лишь то, что он все-таки уже успел размножиться до этого.
Я кашлянул. Не очень люблю эту историю, она длинная. А я не сказать, что особо словоохотлив.
— У Уго оказались перерезаны обе бедренные артерии, что самое грустное. Ему, конечно, тут же наложили жгуты и кровь остановили, но неожиданно оказалось, что совсем неподалеку находится селение, откуда были те двое шкетов. И это селение активно спешило им на выручку. А нам ну никак нельзя было воевать. Поэтому отряд снялся и рванул со всех ног по горам и лесам. И тут командир снова захотел что-нибудь отстрелить Уго, потому что тот, помимо всего вышеперечисленного, еще ощутимо снижал мобильность отряда и лишал его троих бойцов — самого Уго и двоих, несших его. Местные преследовали отряд практически до следующего вечера, поэтому жгуты на ногах Уго снимать было абсолютно некогда, из-за чего к моменту, когда смогли остановиться, ноги его стали приятного сине-черного оттенка. И снимать жгут уже было несколько опасно. Поэтому пришлось ему ноги отрезать.
Ксюша вздрогнула, в уголках глаз блеснула влага. Она смотрела на меня, не отрываясь и почти не моргая.
— Так как отряд был совсем небольшой и не планировал воевать, штатного медика не было. И пришлось это делать все тому же командиру. Он мне рассказывал потом, что запах гниющего человеческого мяса не сравним ни с чем. И человеческая кость на самом деле белая-белая. — Я помолчал. Вздохнул. — Уго тогда выжил, пацаны его доперли на себе до точки. Только потом очень долго боялся и ненавидел всех детей, даже своих. Ты поняла мораль?
Девушка огромными глазами смотрела на меня. Медленно кивнула и задала неожиданный вопрос:
— Ты тоже был там?
— С чего ты взяла, говорю же, рассказывали мне… — Я махнул головой.
— Ты сказал “Нам нельзя было воевать”.
Вот и скажи, что дура. Что не надо — так всегда слышит.
— Был. Это я и был командир. — Хмуро кивнул ей. — И честное слово, от всей души хотел пристрелить этого придурка там же. Но, ради правды, я же потом и не сдал его командованию, провели как боевое ранение. Его было вообще не жалко, но детишки-то не виноваты, что папа имбицил. А так бы его и пособия лишили.
— Я поняла мораль — отводя глаза в сторону, сказала Ксюша. — Но что он, должен был сразу убить их? Если они ничего еще не сделали?
— Не самый плохой вариант. И что-то они сделали — они его увидели. У Уго был простой приказ — не светиться и охранять. Но мог и просто вырубить их, там в обоих веса было килограмм шестьдесят на двоих, с одного удара бы легли до утра. А там бы уже и наш след простыл.
— И ты поэтому никому не веришь?
— И поэтому тоже. Но только не никому, есть люди, кому я доверяю. Ты поняла меня, Ксюш? Мораль не в том, что надо убивать всех встречных-поперечных, а в том, что каждый встречный-поперечный может убить тебя, особенно сейчас.
— И даже… — начала, было, девушка, но я перебил.
— И даже эти ссыкухи. Никому нельзя верить.
— Я не это хотела сказать! — Она подняла на меня глаза — и даже ты?
— Хм, подловила. Мне можно верить, я нормальный. И я не встречный, я попутный. Хотел бы — давно бы уже придумал, как от тебя избавиться. Да и от тех ублюдков со жрецом ты меня вытащила, а я все же существо благодарное…
Девушка непонятным взглядом смотрела на меня, молчала и о чем-то думала. Я продолжил:
— А сейчас у меня есть мысль, как попытаться раздобыть транспорт, поэтому часик всем на утренний туалет и завтрак, потом я уйду ненадолго, а ты здесь за старшую. Макса и старика не освобождать, даже в туалет, потерпят. Сестричек можно, но ненадолго и под присмотром, без дружеских посиделок. Самой не спать, пока я не вернусь. Договорились?
Ксюша задумчиво кивнула, отвернулась и куда-то в окно сказала:
— Знаешь… Я бы не хотела быть такой, как ты. Так же невозможно жить, когда всех вокруг подозреваешь.
— Дай бог, чтобы ты и не стала такой как я. Ты мне нравишься такой, как есть. — Я невесело хмыкнул. — Но вообще, пессимистом быть удобно. Как говорил капитан Зеленый — ты всегда или прав, или приятно удивлен.
— И все же, кто ты такой? Может, уже расскажешь? Точно же не простой офисник, постоянно, вон, то капитанов вспоминаешь, то еще кого-то военного… — Девушка снова посмотрела мне в глаза. После моей истории она как будто посерьезнела. Неужто сработало?
— Ксюх, это прекрасный советский мультик, “Тайна третьей планеты”, оттуда капитан Зеленый. А кто я… Да какая, в сущности, разница? Последние годы я — офисный планктон. А прямо сейчас я, да и ты, и все вокруг — просто человеки, пытающиеся выжить.
— Ты обещал рассказать! — Она ткнула в меня пальцем.
— Ну я хозяин своему слову, захотел — дал, захотел — забрал обратно. — Я ухмыльнулся. Девушка нахмурилась и запыхтела, как паровоз — да шучу, расскажу. Когда будет время. А сейчас утренние процедуры! Там Семен, наверное, лопнет скоро…
***
Моя идея по простому способу добычи транспорта разбилась, как волны об утес. Причем, даже до начала претворения в жизнь. Встроенная осторожность заставила сначала присмотреться к цели издалека, и это оказалось как нельзя кстати.
Я сидел в заброшенной трехэтажке и любовался на тот самый коттедж. В нем вовсю кипела жизнь — ходили люди, бегали детишки во дворе, копался ров и строился высоченный, метра в три, забор вокруг имения. Причем, захватывал он и несколько соседних участков, благо, хозяев там не было, уж не знаю по какой причине. Может, естественной, а может, они были против, кто теперь разберет. И люди в в этом коттедже были не особо добродушными — те, кто строили забор и копали ров, были сильно не похожи на добровольцев — всегда рядом терлись пара-тройка вооруженных молодцев, которые не гнушались поторапливать их с помощью плетей и кулаков. При виде плетки зачесалась спина и невыносимо захотелось кого-нибудь хотя бы пнуть — слишком свежи еще воспоминания о Феоктисте и сраном Васильке. И обед им принесли не особо вежливо — поставили ведро с чем-то и бросили на землю кружки. И ничего, ели в основной массе, лишь один парень отказывался, за что был нещадно бит ногами и все же приступил к приему пищи.
Так-то не сказать, что сильно неожиданно. Это развивается человечество всегда со скрипом, а вот скатиться в рабовладение — это всегда за милую душу, только дай повод. И, собственно, не так уж я их и осуждаю. Прямо говоря, мне плевать и на рабов, и на господ. Каждый отвечает за себя сам, те же рабочие всяко могли бы собраться и кинуться на надсмотрщиков, их там всегда раз в десять-пятнадцать больше. Ну да, часть бы наверняка склеила ласты, но даже это вряд ли сильно хуже такой жизни. Но нет, терпят. Значит, устраивает.
Но вот то, что местные хозяева вряд ли согласятся махнуть какой-нибудь транспорт на излишки оружия, скопившиеся у меня, вызывало сильные сомнения, и это печалило. Эх, а как было бы прекрасно… Но когда у меня все получалось легко и непринужденно?
Просидел на своей точке почти до четырех часов и отправился назад. Есть мысли, но надо еще понаблюдать, хотя бы день. Все же даже два-три дня наблюдений, при условии добычи транспорта, все-равно в итоге сэкономят мне прилично времени — сосущее под ложечкой чувство, что время уходит, не пропадало…