— Принимал уже, чет не принесло мне это счастья никакого.
— А сейчас…
— Все, Серый, разговор окончен. Я не пойду опять в это болото. Верь-не верь, но у меня есть дела поважнее. И, пожалуй, покину я вас уже завтра утречком. Спасибо за приют и кормежку, потом скажешь, сколько должен.
Папай сидел и молча смотрел мне в глаза, покачивая головой в такт каким-то своим мыслям. Я смотрел в ответ. Даже Ксюша перестала шуршать и лишь тихонько сопела на соседней табуретке.
— Ты все такой же, Кир. Нет, не Кир, Мрак. Мудак. Упертый тупой мудак, который, глядя вперед, видит только свой нос. Поэтому ты никогда и в шахматы играть не умел.
— Ваши замечания будут учтены и внесены в список на рассмотрение. Еще есть, что добавить?
— Да пошел ты. Я тут за тебя распинался перед командованием, просил и уговаривал, а ты…
— А я тебя не просил. — Отрезал я. — Надеюсь, прочь не погонишь теперь, поспать в комфорте дадите?
— Я бы с огромной радостью сам тебя спать отправил, прям здесь и сейчас, но Лесовой же блюдет. Он потом меня самого спать отправит, навечно. Но ты подумай, брат. Если в самом деле есть кто-то важный — черт с ним, привози сюда. Не надо сейчас ничего отвечать, но ты подумай. И с тебя бутылка Джека, видел я у тебя в машине парочку.
Он допил свой компот, поднялся и ушел, напоследок бросив на меня скорбный взгляд.
— Ничего, что я тут присутствовала? — Ядовито поинтересовалась секретарша.
— Да нет, кто я тебе, чтобы что-то запрещать. — Я пожал плечами. — Захотела послушать — слушай.
Она покраснела и начала жать кулачки.
— Ты… Ты такой… Мудак! Прав был… — и тут замолчала.
— Ну-ну, продолжай? Хотя, чего это я, кто бы это ни говорил — прав был. На все сто. И заметь, я и не спорю. Вот только вопрос — ты чего завелась-то сейчас?
Оказалось, бедного ребенка покоробило, что тут при ней обсуждалось, что у меня есть кто-то важный и этого кого-то я привезу сюда, соответственно автоматически они переходит в разряд неважных. К своему изумлению, я даже находил в этом определенную логику, но все это от бедности и собственной низкой самооценки. То, что она вообще-то собиралась в Иркутск, уже как-то и не обсуждалось, причем, как само собой разумеющееся. А в разряд важных для себя людей я бы отнес далеко не в первую очередь дела амурные, а товарищей. Да и матушку с прочей родней, вот только как их сюда допрешь-то… Надо думать.
Ксюха все еще дулась, а я не стал лезть с утешениями. Не мое это, никогда не умел. И тем более, не хотел врать, а честно сказать пока было нечего — ибо я и в самом деле абсолютно не знаю, как буду разруливать всю эту ситуацию с бабами. Ксюха — она, конечно, и хорошая, и молодец, и все такое, но… Но где-то глубоко внутри я рвался к Алисе. И то, что не было связи уже несколько дней, мне уже выжрало все потроха.
У Степаныча я телефон все же отжал, прям перед отъездом с дачи Володи. И даже связь тут наличествовала. Вот только ни дозвониться, ни дописаться ни до кого из Красноярска я не мог — везде бездушная женщина говорила, что абонент не абонент. Порадовали, разве что, несколько сообщений, видимо, отправленных ранее — несколько от Миши и братьев, и пара от Алисы. Последние были очень разные и по сути, и по наполнению — одно пространное, где через строки проглядывала… Скука? Тоска? Сожаление? Бог его знает, в общем, но в нем она поведала, что они всей разношерстной компанией будут до последней возможности ждать меня там и искренне надеются, что со мной все в порядке. А второе было чрезвычайно сухое, несло только подсказку на место, где их искать, если к моему приезду они все же будут вынуждены покинуть дом. И даже пожелание здоровья и удачи никак не меняло общее впечатление.
Ксюха, конечно, заметила мою возню с телефоном — что несложно, потому что я и не скрывался, только при попытке звонка отошел — и притихла, а потом начала понемногу показывать свой характер. И это не нравилось уже мне, но при посторонних выяснять отношения никогда не любил. Так, шикнул и напомнил про негласную субординацию, чуток помогло. Но потом ждет меня разговор. И так мне и надо. Сам дебил, куда полез, на двадцатилетнюю девчонку без царя в голове, чертов суицидник…
Мы еще немного посидели, помолчали, потом я сходил за стойку и взял два пива и сухариков. Жаль, семечек не было, со студенчества как-то эти два продукта у меня сложились в одно цельное и очень гармоничное блюдо. В казарме все-равно делать нечего, а тут какая-никакая цивилизация, можно расслабиться. Рассчитался патронами, которые здесь приняли вид хоть сколько-то твердой валюты. Что достаточно логично, мало что еще сейчас может быть более ценным. А местным бойцам, чтобы не тратили казенное имущество на всякое-разное, ввели отчетные книжки, куда записывали все их расходы и потом сверяли — свои, честно заработанные, боец тратит или со службы умыкнул, сволочь такая?
Пиво было дрянным, но на безрыбье шло хорошо. Даже немного разморило и настроило на благостное настроение. Ксюха тоже еще чуть понадувала щеки, но уже к середине бутылки смотрела на меня вполне благосклонно. Но я молчал, предоставляя ей право начать диалог. И зря.
— Ты мне все-равно ничего о себе не рассказал. Кто ты такой, Кирилл? Или мне тебя лучше Мрак называть? Что вообще за кличка такая?
— Клички у собак — огрызнулся я. Ну блин, мог предположить, что с этого и начнется. — Нормальный позывной. Короткий и понятный. Образовался от Марта, днюха там у меня. А все остальное…
— А еще от вечно кислой рожи и кучи критики в адрес любого, кто ниже по званию! — Сзади донеслись шаги и знакомый голос. Недалеко он ушел.
— Вот не надо клеветы, критика была в адрес и старших по званию, просто они откровенную дичь вытворяли несравнимо реже, чем ваш взвод раздолбаев.
Я обернулся. Со стороны подсобки ко мне двигался Папай, в сопровождении какого-то седого мужика в гражданской форме, но стопроцентно военного, причем, в приличном звании — это чувствовалось. На секунду даже откуда-то из подкорки вылезло желание встать, вытянуться во фрунт и отдать воинское приветствие, но быстро прошло. Я тут как гражданский и менять этот статус не планирую.
Седой направился к нашему столу, что-то шепнув Папаю, и тот отошел к барной стойке.
— Кирилл, Ксения, здравия желаю. — Мужик подошел и вежливо остановился, не садясь. — Не возражаете, если присяду?
— Да пожалуйста — пожал я плечами. — Подозреваю, что это мы тут должны у вас на все разрешения спрашивать, verdad?
— No, amigos, no es cierto!* — Легко поддержал он. — Это гражданское заведение, хоть и находится на территории нашей славной в/ч, и мы все здесь абсолютно гражданские лица. О, прошу простить, я не представился. Меня зовут Олег Петрович Фоменко. Я тут за главного по… некоторым вопросам, в частности, по кадровым, так это назовем. Так получилось, что…
— Олег Петрович, вы уж простите, что перебиваю, но можно к сути? У меня выдалась поганая неделька, а то и поболе, и ваши вот эти расшаркивания — я их безмерно ценю и уважаю, но вот, ей-Богу, жалко времени. У меня тут чудесная девушка, какое-никакое пиво, сухарики вон, с признаками аромата холодца. Так что прошу вас, давайте по делу?
— Ну, так оно и в самом деле лучше. — Мужик переменился в секунду. Вместо добренького дядечки, хоть и с военной выправкой, сидел настоящий боевой офицер. — Тоже, знаете ли, школ высокого слова не кончали…
— А вот и ваш заказ, тарщ полковник! — Зычно гаркнул Папай, ставя на стол еще две кружки пива и тарелочку с пивным ассорти, ну там — фисташки, колбаски и прочая радость гастрита.
— Папанов, ты можешь мое пиво себе взять, и даже всю закуску тоже, но чтобы я от тебя даже звука не слышал. Понял? — Мужик обернулся и так посмотрел на Папая, что мне опять захотелось принять стойку “смирно”. Мощный дядька. Получив утвердительный кивок, он обернулся назад на меня. — Так вот, собственно, товарищ Кирилл. Вот этот одноклеточный организм — кивок в сторону присосавшегося к пиву Папая — мне сегодня доложил, что к нам неведомым чудом в расположение прибыл некто Кирилл, с которым он успел послужить в небезызвестных войсках…