А прошедших это испытание ждало новое — их обкатывали танками. В тесном строю, гусеница к гусенице, танки шли на эсэсовцев сомкнутым строем. У каждого из эсэсовцев была лишь саперная лопатка и двадцать четыре секунды для того, чтобы отрыть себе окоп и спастись. Не выдержавшие испытание были недостойными войти в расу господ, а потому о них никто не жалел.
В унтер-офицерских школах СС выпускник, засучив рукава и вооружившись скальпелем, должен был схватить кошку и лезвием скальпеля вылущить ей глаза, не повредив их. Каждому кандидату давалось три кошки.
В офицерских школах кошек заменяли уголовники, которым суд отказывал в заключении. Кандидат должен был голыми руками убить трех уголовников, яростно борющихся за свою жизнь. Если побеждали уголовники, они получали право на жизнь, если можно было назвать жизнью скотское существование в Бухенвальде или Дахау.
Каждый, кто вступал в СС, должен был придерживаться трех принципов — верности к рейху и его руководителям, честности по отношению к своим товарищам и ненависти к врагам. Честность — вот краеугольный камень, бывший в основании их воспитания. Эсэсовец никогда не крал, эсэсовец никогда не врал, невозможно было представить, чтобы прошедший суровую школу жизни эсэсовец занимался мародерством. Они были выше этого. Превратное представление об СС возникло тогда, когда в ряды воспитанников бюргеров влилось пополнение. Пополнение было необходимостью, слишком велики оказались потери элитных подразделений на Восточном фронте. Но именно это пополнение оказалось повинным в том, что об СС сложилось превратное представление. Так считали сами эсэсовцы.
В первые годы своей карьеры Генрих мечтал, как будет приглашен в Вевельсбург. Там, в Вестфалии, ежегодно проходила тайная мистерия, на которой председательствовал лично рейхсфюрер. В огромном замке стоял круглый стол, вокруг которого располагались тяжелые стулья для двенадцати группенфюреров. В течение недели приглашенные в замок предавались медитации и умственной концентрации.
В огромной библиотеке были собраны тысячи томов, в которых содержались сведения об арийской расе.
Вместо этого фон Пиллад попал в Польшу и оттуда на Восточный фронт. Там, ведя яростное наступление на доблестно сражавшихся русских, фон Пиллад был ранен, заслужил Железный крест, а позже, когда войска, скованные русским морозом, замерли у стен Ленинграда и в московских лесах, Генриха выдернул в Берлин его старый знакомый Адольф Эйхман, ставший к тому времени большой шишкой в СС.
— Генрих, — сказал он. — Дружище, надеюсь, ты уже достаточно нахлебался крови и покормил вшей в окопах. Ты мне нужен. Я не забыл, что ты изучал в университете философию и религиозные трактаты древности. Твоим знаниям пора найти применение, твоя голова слишком умна, чтобы оставить ее в русских просторах. Я не сомневаюсь, что ты любишь фюрера и Германию, но настало время послужить отечеству разумом, а не автоматом!
И Эйхман отправил его в Берген-Бельзен.
Генрих фон Пиллад не слишком понимал заумные речи старшего товарища, за месяцы войны он отвык от необходимости облекать простые мысли в красочные словеса. На фронте не требовалось особых слов. Для того чтобы отдать приказ или допросить пленного, требовались самые простые и незамысловатые выражения.
Честно говоря, Эйхман спас его от неприятностей. Генрих лично расстрелял одного немецкого солдата, который мародерствовал в русской деревушке, именуемой Осташкино. Следовало передать мародера в руки военного трибунала, но неприкрытый цинизм солдата возмутил фон Пиллада. Конечно, фюрер прав, несомненно славяне являлись низшей расой, но все равно нельзя было забирать теплые вещи у стариков. Немецкий солдат должен был заплатить за вещи, которые он взял. А этот недокормыш не заплатил и тем поставил немецкого солдата еще ниже обиженных им унтерменьшей.
Нахождение в лагере имело свои минусы, но и достоинств тоже хватало. По крайней мере, здесь не донимал мороз, голод, а главное — здесь не стреляли. Не надо было постоянно горбиться, чтобы не попасть на прицел русскому снайперу. У русских хватало сибирских охотников, которые могли попасть немецкому офицеру точно в глаз. Это у русских называлось «не попортить шкурки». «Ворошиловских стрелков» у русских хватало. Говорят, что за меткость этим самым стрелкам правительство выдавало золотые значки, которые вручал в Кремле чуть ли не сам Сталин.
Командование за такой значок обещало солдатам отпуск в Германии, но фон Пиллад не помнил случая, чтобы кто-то отпуск получил именно за то, что доставил значок. Нет, случалось, что русских снайперов тоже подстреливали. Только вот значков у них не находили. Хитрые русские, выходя в засады, даже документы и письма оставляли у своих командиров, а золотыми значками «ворошиловских стрелков» дорожили еще больше.