— Вы думаете, что он покончил жизнь самоубийством? — спросил Азеф, почти машинально расписываясь в местах, указываемых гестаповцем и умышленно не называя фамилии своего бывшего товарища. Верх взяла привычка, которую он так и не одолел за всю свою вторую по-немецки пунктуальную жизнь.
— Почему думаю? Я знаю, — гестаповец встал, открыл сейф и спрятал туда подписку Азефа. — Это хорошо, что ты взял себе все тот же псевдоним. Раскин — это очень хорошо! Почти как русский! Виноградов было бы еще лучше. А насчет Бориса Викторовича, — у гестаповца получалось «Виктарровитша», — так мне всю его одиссею надзиратель внутренней тюрьмы НКВД, где он сидел, рассказывал. Я стажировался в России. Мы были, — следователь нетерпеливо пощелкал пальцами, — союзниками. Так вот, Савинков прыгнул из окна, когда понял, что Россия и его услугах не нуждается и что из тюрьмы он выйдет на свободу только стариком, не способным ни на что. Как он писал? «Глухо стукнет земля. Сомкнется желтая глина. И не станет того господина, который называл себя я»… А ты этого не знал?
— Не знал, — скупо уронил Азеф.
Он действительно этого не знал.
— И ты никого не видел из своих старых товарищей? — с некоторым любопытством сказал молодой гестаповец. — С того самого момента, как в апреле 1918 года симулировал свою смерть от почечной болезни в берлинской окружной больнице?
Полупустой кабинет его напоминал больничную палату. Собственно, таковой он и был — здесь лечили от жизни.
— Не видел, — молодой немец стал вдруг раздражать Азефа. Теперь, когда животный ужас, вызванный расстрелом евреев из берлинского транспорта, несколько отпустил его, когда кровь перестала кипеть бесполезным адреналином, Евно обрел способность к некоторому самоанализу. Кровь еще кипела, но мышцы уже тряслись, подавая спинному мозгу сигналы о невыполненной работе. За напряжением пришла слабость. Она деловито ощупывала тело Азефа, словно хотела убедиться, не пора ли душе оставить это непрочное и усталое тело.
Азеф исподлобья посмотрел на немца.
— Я не знаю, в каком вы звании и как вас зовут, но мне хотелось бы знать, зачем вам понадобился готовящийся к смерти старый иудей?
— О, Jude! — гестаповец засмеялся и погрозил Азефу пальцем. — Самокритично, господин Азеф! Очень самокритично! О твоей полезности рейху мы поговорим несколько позже, сейчас я хотел бы представиться, ведь ты должен знать, на кого будешь работать. Я штурмфюрер СС Генрих фон Пиллад.
ГЕНРИХ ФОН ПИЛЛАД, 1906 года рождения, немец, окончил в 1933 году Берлинский университет, по специальности юрист. Член НСДАП с 1932 года, участник Мюнхенского восстания 1929 года, в СД с 1935 года, в ноябре 1935 года присвоено вотское звание — шарфюрер СС. С декабря 1935 года назначен на оперативную работу в концлагерь Берген-Бельзен, присвоено звание штурмфюрера СС. С товарищами по партии и работе поддерживает устойчивые нормальные отношения. Идеям национал-социализма предан. Увлекается психологией. Имеет склонность к агентурной работе. Обучаясь в университете, принимал участие в работе студенческого театра. Табельным оружием владеет хорошо. Принимал участие в операции «Хрустальная ночь». Воевал на Восточном фронте, награжден медалью «За храбрость». Женат. Хороший семьянин. Имеет одного ребенка — сына Михеля, 4 лет.
Глава третья
БРАТЬЯ ПО КРОВИ
В учебниках психологии сказано, что стресс — это всего лишь состояние душевного и поведенческого расстройства, связанное с неспособностью человека целесообразно и разумно действовать в сложившейся ситуации.
Вот странно, Азеф пережил стресс во время своей неслучившейся казни, но в этой ситуации он действовал вполне целесообразно и разумно, совершая именно те действия, которые могли ему помочь сохранить жизнь. Возможно, что он действовал чисто рефлекторно, но тогда придется признать, что предательство есть такой же условный рефлекс, как тот, что воспитывался академиком Н. Павловым в своих лабораториях у собак и заставлял их вырабатывать обильную слюну при виде вареной колбасы.
Что есть предательство в его чисто научном виде? Поведение человека, адекватное сложившейся ситуации и отвечающее при этом требованиям инстинкта самосохранения. Да и подписка о сотрудничестве с секретной службой Третьего рейха еще не являлся предательством в чистом виде, предательство начиналось там, где Азеф исполнял свои обязательства по сотрудничеству. А до этого подписка являлась обычным юридическим документом, нечто вроде договора о намерениях.