Монах фыркнул.
– От нас чего хотите?
– Еды, немного лекарств и крышу для ночлега.
Монах исчез – видно, ушел с кем-то переговорить. Прошло никак не меньше часа, прежде чем ворота со скрежетом раскрылись.
– Входите, входите, Господь с вами, дети, – проговорил отец ключарь. Судя по мрачному выражению его лица, он охотнее послал бы ландскнехтов в преисподнюю.
Эркенбальда ступила на монастырскую территорию с таким победоносным видом, точно вошла в завоеванный город. Монах за ее спиной плюнул и наглухо закрыл ворота.
Монастырь и вправду оказался очень старым, не меньше трехсот лет истории насчитывали монастырские летописцы. Впрочем, последний грамотный монах скончался прошлой осенью, так что некому стало читать многочисленные книги в деревянных окладах, переплетенные в кожу и холст.
Пользуясь предоставленной ему свободой, Иеронимус зашел в монастырскую церковь до того, как там началась служба, сел на скамью в первом ряду.
Внутри церковь казалась меньше, чем выглядела снаружи. Толстые каменные стены стискивали узкий неф, словно снаружи давила на них злобная сила. Вечернее солнце вливалось в окна-бойницы, полосы света мечами скрещивались прямо над алтарем.
Фигуры на резном деревянном алтаре, казалось, вот-вот оживут в полутьме, чтобы в сотый, тысячный раз разыграть одну и ту же историю, запечатленную резцом мастера: слева – «Моление о чаше», в центре – «Распятие», справа – «Воскресение».
Грубоватая и вместе с тем чрезвычайно выразительная работа завораживала. Можно было без конца разглядывать крестьянские лица опечаленных апостолов, перекошенные от ужаса физиономии римских легионеров, увидевших треснувшие скалы.
Зазвучали шаги. Иеронимус обернулся.
Ключарь отец Гервазий тяжкой поступью приблизился к нему, плюхнулся на скамью, шумно перевел дыхание.
– Буйная же досталась вам паства, отец Иеронимус.
– Не жалуюсь, – коротко отозвался Иеронимус.
– Да уж… – вздохнул отец Гервазий. – Нрав у вас сильный, сразу видать. Знаете, как они вас называют, когда вы не слышите?
– «Мракобес», – сказал Иеронимус и улыбнулся. – Они не так уж далеки от истины, отец Гервазий. У одного из них ноги стерты в кровь и, боюсь, обморожены.
– У песенника-то? – Отец Гервазий поморщился. – Святые угодники, как вы его терпите…
– Эй, эй, – сказал Иеронимус. – Парень нуждается в лечении, отец Гервазий.
– Он пьян, – мрачно сообщил отец Гервазий.
– Тем лучше, не будет брыкаться, если лекарство окажется жгучим.
– Вы уже откушали? – Отец Гервазий поспешно перевел разговор на другую тему.
– Благодарю вас, – сказал Иеронимус.
– Соскучились по уединению? – проницательно заметил отец Гервазий. – И то, тяжко каждый день ничего вокруг не видеть, кроме солдатских рож и обозных шлюх…
– Кстати, – вспомнил Иеронимус, – еще одна просьба, отец Гервазий. Пусть эта женщина, Эркенбальда, проведет ночь в обители.
– Устав воспрещает, – омрачился отец Гервазий.
– Лучше нарушить устав, чем иметь на совести труп, – сказал Иеронимус. – Рейнская область кишит бандами, вроде нашей.
– Знаете что, отец Иеронимус, вам палец в рот не клади.
– А вы и не кладите, – посоветовал Иеронимус.
И заговорил о другом.
– Великолепный алтарь.
– Вам нравится? – поразился ключарь.
Иеронимус кивнул.
– Делал местный мастер, не так ли?
– Дьерек – так его звали.
– Он оставил свое имя?
Отец Гервазий заговорил доверительным тоном:
– История, которую так просто не забудешь… В обители долго спорили, оставлять ли в церкви алтарь, оскверненный памятью грешника. Потому что этот Дьерек совершил смертный грех. Наиболее суровые предлагали сжечь алтарь, а на его месте водрузить новый, не отягченный воспоминанием о человеческой слабости.
– Сжечь? – Иеронимус подскочил. – Чьи бы руки его ни касались, он существует во славу Божью.
Ключарь поднялся.
– Я скажу отцу Пандольфу, что вы спрашивали об алтаре. Видите ли… Десять лет назад вновь возродился спор о судьбе дьерекова наследия, и прежний наш настоятель хотел уничтожить алтарь. Очень благочестив и строг был наш прежний настоятель. Отец Пандольф – вы его видели на стене, это он вел переговоры с вашим капитаном… Так вот, отец Пандольф, неистовый в своем благочестии, приковал тогда себя цепью к кресту на распятии этого алтаря, так что сжечь резное дерево можно было только вместе с отцом Пандольфом. Наш прежний отец настоятель, думаю, так бы и поступил, если бы его не хватил удар, так что он скончался на месте. Мы решили, что сие было знамение Божье, и избрали отца Пандольфа новым настоятелем. Охо-хо…
И простодушный ключарь удалился.
Иеронимус сидел один в церкви до темноты, пока не вошел тощий встрепанный монах и не зажег свечи. Протопал в полумраке по деревянным ступенькам на хоры и оттуда крикнул, перегибаясь через перила:
– Отец Пандольф!
Из мрака, с холодного пола донеслось:
– Я здесь.
– Пришлый монах ждет вас, – прокричал монашек. – Вон, сидит перед самым алтарем.
– А… ну, иду, иду, – прогудел отец Пандольф и грузно затопал по проходу между скамьями.
Иеронимус улыбнулся. Отец Пандольф, щурясь на огонь свечей, хозяйским взглядом осмотрел «свой» алтарь – как будто опасался, что чужак украдет какую-нибудь из резных фигур, – сел за спиной у Иеронимуса и проговорил ему прямо в ухо:
– Отец Гервазий передал мне ваши слова. Рад, что вы думаете, как я.
– Кто такой Дьерек? – спросил Иеронимус, полуобернувшись к своему собеседнику. – Чем он грешен?
Отец Пандольф нахмурил густые брови.
– Все, что вы сейчас услышите, не должно пойти дальше вас, отец Иеронимус, потому что об этом мы не сообщали в вышестоящие инстанции.
Иеронимус сказал:
– Хорошо.
– Поклянитесь! – жарко потребовал отец Пандольф.
– Что?
Иеронимус посмотрел ему в глаза. Мясистое лицо отца настоятеля побагровело, и даже темнота не могла скрыть этого. Сдвинув брови еще мрачнее, отец Пандольф повторил:
– Дайте клятву, отец Иеронимус.
– Никому не расскажу.
– КЛЯТВУ, мать вашу, – яростно прошипел отец настоятель.
– Клянусь Кровью Христовой, – выпалил Иеронимус. – Мы с вами оба попадем в ад, отец Пандольф.
– Ну и пусть, – заявил отец настоятель. – Пусть мы оба сгорим в аду, но это произведение искусства останется жить. И когда-нибудь Бог заглянет в эту маленькую церковь и увидит резной алтарь Дьерека. И спросит Господь какого-нибудь ангела пошустрее: «Расскажи мне об этом». И ангел скажет: «Благодаря Пандольфу из Тюрингии сохранился этот алтарь во славу Твою, Господи». – «А где этот Пандольф из Тюрингии?» – спросит Господь, потому что захочет Он меня увидеть. «В аду, где ему быть», – скажет ангел. И перечислит все мои грехи. «Заберите его из ада, ибо то, что он сохранил для Меня, превыше всех его грехов» – так скажет Господь.
Дьерек был рабом одного рыцаря. И имя этого рыцаря, и замок, где он жил, и фамильный склеп его семейства – все стало прахом и предано забвению. Искусен был Дьерек в резьбе по дереву. Украшал ткацкие станки женщинам, колыбели младенцам и так прославился среди дворни, что вызвал его к себе хозяин.
– Люди говорили, будто ты славно режешь по дереву, – сказал рыцарь.
Дьерек сказал, что это правда.
– Хочу сделать церкви богатый подарок, – объявил рыцарь. – Берешься вырезать прекрасный алтарь, такой, чтобы в центре «Распятие», а по крыльям – «Моление о чаше» и «Воскресение»?
Дьерек только кивнул.
И с той поры работал для церкви. Четыре года просидел, согнувшись, – резал.
Когда настало время, к светлому празднику Пасхи рыцарь преподнес подарок нашей церкви, и алтарь был установлен здесь, где вы его видите. И имя этого рыцаря прославлялось, как он завещал, еще сто лет после его смерти, прежде чем окончательно позабыли его монахи.