Уже на следующий день, в больнице, я получил от графини записку с просьбой приехать немедленно: «Сын потребовал вскрытия склепа, отказать не было возможности, — писала графиня. — Работа сейчас начинается, я очень беспокоюсь…»
День клонился к вечеру. Независимо от записки графини, я собирался ехать в усадьбу в этот обычный час и это было ей известно.
Если графиня все-таки решила поторопить мой приезд, то, вероятно, беспокойство ее достигло высших пределов, соображал я, а потому поехал, не теряя ни минуты времени, с чувством возрастающей тревоги и готовый ко всему худшему.
Потрясающая действительность ожидавшей меня фатальной ночи все же далеко превзошла мои ожидания.
Кучеру, видимо, была дана особая инструкция, ибо обычная, достаточно быстрая езда на этот раз превратилась в какую-то бешеную скачку.
На западе залегали грозовые тучи, солнце еще не зашло, но скрывалось за ними, и оттого в этот день рано завечерело. Мы почти в карьер мчались мимо башни, но под пригорком ее одна из лошадей оступилась и, пожалуй, упала бы, если б не опытность кучера, ловко подхватившего ее вожжами. В этот момент ворон, должно быть, испуганный быстротой езды и случившимся, сорвавшись с бронзового креста, беспорядочным волнистым взлетом громко захлопал широкими крыльями над нашей головой, издавая карканье, тем более неприятное, что обычные низкие грудные ноты перебивались какими-то срывавшимися, высокими, тревожно-резкими выкриками. Нервы мои были, вероятно, не в порядке в то время: по крайней мере, я помню, что птица показалась мне отвратительной, а крик ее зловещим.
У крыльца поджидавший меня слуга с невозмутимой выдержкой доложил:
— Ее сиятельство велели мне проводить вашу милость к усыпальнице, где сейчас производятся работы.
Минуя провожатого, я почти бегом очутился у склепа.
В освещении узкой полоски багряного заката под чернью грозовых туч, между двумя холмами виднелась группа людей и блестели несколько фонарей. Обе графини и граф стояли возле колонн под мостиком, ближе всех к рабочим, разбивавшим кирками кирпичную стену, которой была замурована дверь склепа. Земля, маскировавшая кладку, уже была отброшена.
На некотором расстоянии в почтительном молчании собрались почти все слуги усадьбы.
Обе женщины встретили меня движением, в котором выразилось напряженное ожидание помощи в этот момент. Впрочем, Леночка, все время прижимавшаяся к тетке, не решаясь подойти к мужу, вскоре опять перевела на него свой испуганный взор и в этом положении застыла.
На благородном лице старой графини выражалась подавленная тревога и решимость покориться судьбе. Она сообщила мне, что рабочие, среди которых о Мраморном поместье ходило много толков, отказались было разрывать склеп, особенно предвидя, что работа затянется до ночного времени. Тогда произошло то, чего не могла предвидеть и графиня, хорошо знавшая сына.
Граф молча вышел к рабочим и, подойдя, положил одному из них руку на плечо. Эта рука так сжала плечо парня, что мужичок застонал и, испуганно взглянув в мрачные глаза графа, упал на колени. За ним грохнулись в ноги и четверо его товарищей.
— Ваше сиятельство… отпустыть… Зделайтэ мылость…
— Работать! — отвечал граф таким голосом, от которого вздрогнули пять человек и, переглянувшись, молча взялись за лопаты.
Графиня передавала мне подробности шепотом, в котором к волнению, кажется, еще примешивалась некоторая доля материнского восхищения.
Я отошел на несколько шагов, чтобы увидеть лицо графа. Оно было бледно, брови сдвинуты и новое выражение властности поразило меня в нервно кривившихся губах. Глаза блестели, неподвижно устремленные на медленно разрушавшуюся каменную стену.
У графа жар, подумал я и, подошедши на правах врача, взял его за руку. Кажется, он не заметил этого. Рука была горяча, а пощупав пульс, я нашел удар медленным и напряженным. Встревоженный неблагоприятной комбинацией показаний и стараясь не выражать этого на своем лице, я инстинктивно посмотрел на Леночку и, заметив истерическую напряженность в ее взгляде, решил, что в эту ночь придется иметь дело с двумя больными.
Подойдя к старой графине, я шепнул ей свои опасения и советовал удалить невестку.
— Я уже пыталась, — отвечала графиня, — она не захотела.
Оставалось ждать событий. Гроза быстро заволакивала небо, надвигаясь в полной тишине и безветрии. Становилось все темнее; в тусклом свете фонарей множились и разбегались огромные тени работавших рук, желтели лица и блестели глаза стоявших поодаль полукругом людей. Работа быстро подвигалась; оставалось отмуровать не более полуаршина нижнего края дверей. Кирки, разбивая стену, порой ударялись о двери; тогда отваливались куски облепившего их глиняного раствора и обнажался цинк, на котором блестели царапины. При этом в напряженной тишине двери склепа глухо и неприятно отзывались на удары.