И дальше:
Кто такой (или такая) чичига, мы не знали. Наверно, что-то вроде «хлызды». А выражение «не сможешь ей сидеть», разумеется, неправильное, но — согласитесь — энергичное.
Безжалостный к братишке Володя был, конечно, «хлызда» и «чичига». Прокатить бы его на палочках, чтобы «не смог ей сидеть»! Но маленький Митя ничего не мог поделать. И я тоже — по причине разницы во времени и по мягкости характера.
И даже поделиться своими мыслями по этому поводу я не решался — ни с Павликом, ни с приятелями-одноклассниками Семкой Левиным и Алькой Малеевой. Были вещи, «о которых не болтают». Уже в ту пору я уяснил это крепко, потому что жил среди людей, знавших не понаслышке, куда могут завести лишние разговоры. И даже мысли. Помню рассказ отчима о его беседе со следователем в тридцать восьмом году:
«Нам хорошее известен образ ваших мыслей…»
«Каких мыслей? Я ничего такого не высказывал!»
«Вы такого не высказывали, но нам ясно, что вы такое думаете. Значит, можете однажды высказать…»
И потому — пожалуйте в лагерь под Салехардом. А это вам не Шушенское, похожее на таежный дом отдыха…
Отец Павлика Шадрина, известный шахматист, замечательный художник, тоже «загремел» в конце тридцатых. Только не в лагерь, а в расстрельный подвал. Одним из обвинений было то, что рисовал своим детям «белогвардейских солдат». Соратники и ученики бывшего гимназиста Володеньки Ульянова были похожи на него характером… Я уже писал про солдатиков в своих повестях, но сейчас решил повториться, потому что на тюменское новоселье Павел Григорьевич подарил мне десяток сохранившихся бумажных фигурок. Среди них — адмирал Нахимов, про которого мы с Павликом любили читать книгу «Малахов курган»… Почитаем, потом расставим на столе русских матросов и французских пехотинцев и — пошел бой за Корниловский бастион! Порой доходило до скандала:
— Пашка, я так не играю! Почему ты опять суешь мне французов? Я французом был в прошлый раз!
— В позапрошлый!
— Хлызда!
— Рёва! Слёзки на колёсках! — (Именно так — на «колёсках», а не на «колёсиках», для сохранения стихотворного ритма.)
Ну да, ругались порой. Но тут же мирились. И никогда не жульничали, солдатам обманных подпорок не делали. Только однажды я прижал мраморным кроликом к столу подставку картонной оборонительной стенки. Но это отрыто, на глазах у противника — чтобы стенка не свалилась еще до начала боя…
Потом бастионная стенка все же упала — во время баталии. Кролик соскользнул со стола и стукнулся о половицы. Мы стали искать его под столом. Нашли. Вынесли на свет, под лампочку. Я погладил Кролика по ушам, подышал на него, коснулся губами мраморной мордашки. Павлик мог бы хихикнуть по поводу моей чрезмерной чувствительности, но не стал. Пригляделся.
— Бедняга. Лапка отбилась…
— Это не сейчас, а давно…
— Все равно жалко…
И я затеплел от благодарности к Пашке — за то, что он пожалел моего мраморного дружка, у которого внутри крохотное живое сердце…
Пока я писал эту маленькую повесть, наступил очередной Новый год. На этот раз — год Белого Кролика. Я взял мраморного малыша на ладонь.
— Поздравляю. Это твой праздник.
— Ну и что? Не первый раз… — отозвался Кролик. Неслышно и умудрено.
Что верно, то верно — не первый. Он ведь мой ровесник. Однако, в отличие от меня Кролик, не изменился. Ну, разве что слегка потемнел и обзавелся царапинами, но по сути своей остался мальчишкой (ведь мальчишки тоже бывают с царапинами и уличной пылью на коже). И он не забыл игры и дела прежних лет. Иногда мы вспоминаем их вместе.
— Помнишь, мне было восемь лет, мы сидели в сарайчике, дождик скребся о дощатую крышу, а я читал тебе растрепанную книжку про Братца Кролика…